Стихи. 1964–1984

Ждали пропасти – но трещина ползет,
корень темноты ветвится, утоньшаясь
до присосок розовых, до разорвавших рот
пальцев нежных…
Расходились ненадолго, возвращались.
На краю толпы неслышной плакал грешник,
кажется, ну кто его поймет?

Ждали трещины, хотя бы в мостовой,

через лужу с церковью обратной,
перечеркивая дерево с листвой
из ворон и хлопьев гари, –
эти лица (помню их!) как пятна
радужного масла или солнца в самоваре,
солнца радости кривой!

Я и сам средь них – гримаса нулевая,

образ вертикально сплющенного круга,
кроме ожиданья, ничего не выражаю –
кроме ожиданья пустоты,
что ее наполнят больно и упруго
до предела, до напрягшейся черты,
за которой лопнет кожура земная.

Облако ли? плод? Но оболочка – дом.

Ницше проклянет не оценивших тело –
как расходимся, и возвращаемся, и ждем
пропасти в полу
и угла отбитого у светлого пробела
там, где некогда Арахна пряталась в углу,
где перо летало, источая мглу,
вольное в метании своем…

Чувство катастрофы – как домашний зверь –

стало частью городской квартиры.
Грохнешь дверью, отупелый от потерь,
шапку с вешалки – и в омут,
к церкви перевернутой, где сиры
ветлы черные, но тянутся к живому
средоточью извести и мира.

Декабрь 1976

В провинции

В провинции, в центре пупка мирового,
мелеет молва. Обмелевшая мова

стоит над канавою полдня в зените

и яблоням шепчет: Я с вами, бегите

отсюда! Стволы, устремленные к центру,

коры лишены и завернуты в цедру,

и солнце из их сердцевины сочится…

В провинции бело, но более – чисто.

Здесь тополю – между известкой и пылью –

не скрыть от сознанья слепящие крылья.

В провинции – властью любви центробежной –

на площади светится памятник нежный…

Ноябрь 1976

«В космос тела, в живую воронку…»

В космос тела, в живую воронку
рвется яркий поток.
Ошарашенный путник смотрит вдогонку,
за спиральный цепляясь цветок.

Горловина плывучая синего смерча

над затылком застыла. О свет
ударяется разум – и слепнет, заверчен
отраженным движеньем планет.

Кожа – в дырках. Ни дома, ни крыши;

даже в чаше цветка
не уютнее сердцу, не тише,
чем на площади красной, где зреют войска.

Но – всегда на Востоке. И с каждой попыткой

быть Европой – все глубже сидим
в яме лотоса, над виноградной улиткой,
обладающей домом живым…

Ноябрь 1976

«Голос беднее крысы церковной…»