В тени развалин, в землю врытый,Где бревна тянутся по рву,Ветвями рыжими укрытый,Блиндаж глядится на Неву.Настил добротный в пять накатов…Печурка топится в углу…Коптилки свет зеленоватый,Чадя, плывет в ночную мглу.Широкоплечий, бородатый,Сидит у печки старшина.Улыбка старого солдатаТак по-отцовскому нежна…Приветлив старшина разведки,Сержанту новому он рад…Трещат в печи сырые ветки,Кругом дымок струится едкий…«Как поживает Ленинград?Где воевал ты раньше? Где-тоКак будто виделись с тобой…Неужто это было летом,Когда вступали в первый бой?Оно, конечно, не талантом —Такого больше не найдешь,—Но вроде с нашим лейтенантомТы, друг, лицом немного схож…Он был, как ты, такой же тонкий,Как ты, прищурившись глядел,Как на гармошке, на гребенкеИграть нам песенки умел!А так, признаться, строг был очень,Боялись мы, бородачи:Когда бывал он озабочен —Уж тут не суйся — и молчи.Да только путь его короткий —Хоть шел ему двадцатый год,Убит, бедняга, на высотке,Когда повел в атаку взвод…Вперед по глине полз упрямо,Бодрил, смеясь, бойцов своих,Потом вдруг вскрикнул: „Мама! Мама!“По-детски, громко, и затих.Как ты зовешься?» — «Афанасьев».— «А где работал до войны?»— «Да нет, я был в девятом классе…»— «Ну, значит, не завел жены;А у меня сыны воюют, —Да вот теперь увижу ль их —Кто знает, где они кочуют…»Уже светало. Ветер стих…Заря горит над блиндажом.Сидят разведчики вдвоем…И вот пришла пора обстрела —И затряслась и загуделаГромада сразу под огнем.«Что ж, Афанасьев, в самом деле,Ты не со страху ли притих?»Он отстегнул борта шинели,И пять нашивок золотыхБез слов солдату рассказалиО всем былом, пережитом…Как на Неве клубились далиВ огне, в дыму пороховом…Пять ран, пять золотых нашивок,Горели кровью огневой…«А знаешь, друг, ты из счастливых —Поправился — и снова в бой…»