И путиловский парень, и пленник,Изнуренный Кайеннской тюрьмой, —Всё равно, это мой современникИ товарищ единственный мой.13. НОРД
«Новый мир», 1927, № 6 Перед строфой 1.
Пусть в марте льды валандали,Изнеможен и горд,От берегов ГренландииИдет в Архангельск норд.Для тех, кто в баре тесненькомЗабыл заморский зов,Идет он верным вестникомСта тридцати ветров.Он всё гудит просторами,Срывая якоря,Зовет в четыре стороны,В далекие моря.Ах, пропади ты пропадом!Гундосят створы мглы,Опять подходят с ропотомВысокие валы.Над горклыми просторами,Почти на край земли,Во все четыре стороныУходят корабли.Вместо строфы 1.
Шатаясь, топорщась, гремя вперебой,Стоцветной ссыпался радугой,Залетную вьюгу выносит прибойНад морем и старою Ладогой!КС. Вместо строфы 2.
И штурман норвежскую песню поетПро горькую соль океанов,Склоняясь над сетью широт и долгот,Над россыпью меридианов.14
«Резец», 1927, № 6. Вместо 5–18.
Этот латаный, этот зеленый,Столько суток шуршавший в траве,Он качается, ошеломленный,На веселой твоей голове.И на что ему звонкая слава:В нетерпенье, в разгон, в полутьму,Всё равно, Таганрог и Варшава,Перестрелка в лесу, переправаНе припомнятся больше ему.Ты придешь, и обронишь на стуле,Среди кепок, фуражек, папах,И засвищут шляхетские пули,Застрекочет пропыленный шлях.Зашатается тропка лесная:Из-за сумерек, из забытья,На зеленые волны ДунаяВыбирается лодка твоя.Вдруг качнулся, и шлем выпадает,Только руки на крючья легли,Низкий берег во мгле пропадаетДо далекой венгерской земли.Шлем колышется твой на просторе,Он пройдет все дороги сполна,Унесет его в Черное мореЧерез несколько суток волна.Но под грохот, под стукот, под пули,С сумасшедшей такой высоты,Сразу крепкие руки рванули,И за шлемом бросаешься ты.Шлем нашел ты и выплыл; я знаю,Сколько суток шуршала трава,Как ходила потом по ДунаюАж до Черного моря волна.Вместо строф 6–13.
А того и никто не приметил,И такое совсем невдомек,Что не снес юго-западный ветерПерержавленный медный значок.Что значком этим землю опутав,Под смятенье дружебных судеб,Доставляли с московских маршрутовАлюминий, и волю, и хлеб.Этот латаный, этот зеленый,Столько суток шуршавший в траве,Он качается, ошеломленный,На веселой твоей голове.15
«Октябрь», 1927, № 7 После строфы 1 и в заключительной строфе.
Гай да гай, отрада —Жить да помереть!Только песню надоЛегким горлом спеть.Сб. «Кадры», Л., 1928 После строфы 13.
Гай да какие во мракеЛегкие тропы легли,Снова поют гайдамакиПесни литовской земли.За Тихорежицким валомТихо гундосят слепцы.Песню ведут запевалы,Будто коня под уздцы.Небу аж самому жарко, —К страху слепцов и корчмарш,Низкие крыши фольваркаРубит буденновский марш.