Звон колокольный тут неисчерпаем,Каждый пропитан бревенчатый домСладким вареньем, шалфеем и чаем,Рыжиком, скукой и белым грибом.
Вместо строф 5–7.
За полночь рушатся стены трактира.Табор, бильярды, попойка, клинки,Влево — полмира, и вправо — полмира,—Каторжных мимо везут в рудники.Старый уклад отошедшего края,Шестидесятые, что ли, года.Молодость деда проходит другая,Мастеровая теснится беда.В рыжей поддевке и с рыжей бородкой(Плотничья, видно, настала пора),Снова ты водишь над утлой слободкойПил дребезжанье и звон топора.Сколько домов ты построил дворянам;Желтым песком посыпая труды,Выщербит время их крыши бурьяном,В лоск разметет и рассеет сады.В тихом проулке — забор деревянный,Двор немощеный скользит стороной.Ходит форштадтами ветер медвяный,Самою старой пылит стариной.Вот хомуты, и шлея, и подпруги,Пилы, рубанки, вожжа, тесаки,Мерин каурый из дальней округи,Ходит медведь по раструбу доски.Под ноги трое курносых мальчишек,Как воробьи, гомозят на лету,Без перерывов и без передышек,Запросто мяч отлетает в лапту.Годы пройдут, и отцовского домаБросят они расписное крыльцо,Смертная их поджидает истома,Северный ветер ударит в лицо.Так при царе при Горохе и позжеУтренний выговор грома таков,Словно ямщик, собирающий вожжи,Новых история мчит седоков.Но, похваляясь двужильной породой,Бездны и грома скользя на краю,Каждый по-своемуРыжебородый,Руку отцовскую вспомнит в бою.
50
СХ. После строфы 9.
«Но мы не такую грозу подымем,Мы знаем несметную волю масс,Которая только в ружейном дымеНа жизнь и на гибель выводит нас».
«Октябрь» 1929, № 4. После строфы 13.
Разрыв поколений, отцы и дети,Родные сердца, что стучат не в лад.Как будто бы нет ничего на светеТрагичней, чем этот глухой разлад.Но нам это всё незнакомо, если,Коснувшись края твоих путей,Я те же, что ты, распеваю песниИ той же дорогой иду твоей.И я своему завещаю сыну,Покуда я песенник до конца.Чтоб он на рассвете меня покинул,Когда не признает путей отца.