Снова море в огне небывалом,И на Балтике снова весна.В эту тихую ночь над штурваломМолодые поют штурмана.Тот, кто кепку на лоб нахлобучил,Может быть, не вернется домой,И проходят высокие тучи,Звезды тают над нашей кормой.Я узнаю тебя по затылку,По нашивке на том рукаве,И прижмется твоя бескозыркаК запрокинутой вверх голове.Синий вымпел скользнет по канату,Словно с неба сошла синева,Разбросавши костры по закату,Легкой тенью пройдут острова.На зеленый простор вылетая,Ночь разводит мосты, и опятьТам, где стынет дорога ночная,Паренька дожидается мать.Спи, товарищ, качавшийся с нами,В море почесть особая есть:Подымается месяц, как знамя,И волна отдает тебе честь.Полотняный мешок над волною…Пусть огни голубые горят,Проплывут облака под луною,Как полки, на последний парад.Спи, товарищ, в краю небывалом,За фарватером меркнет луна.По тебе в эту ночь над штурваломМолодые грустят штурмана.1926, 1939
31. В МУЗЕЕ НОВОЙ ЗАПАДНОЙ ЖИВОПИСИ
Мы в комнату входим, — в немыслимом сходстве,Как давняя память о солнце былом,Ложится на стены сиреневый отсветЗари, прошумевшей за темным окном.Скользит на изгибе крутом колесо,Из кубиков сложены трубы,И негр, что грустит на холсте Пикассо,Кривит лиловатые губы,Покуда синеет, покуда рассветПросторною краской перебран,Меняясь в наклейках и тая в росеНад фабрикой «Хорто-дель-Эбро».Но всё же люблю я весь этот разор,Угрюмство художников новых,И снег над обрывами черных озерВ узорах и пятнах лиловых.Художник, тоскуя, рисунок берет, —Страна ему черная снитсяИ город безвестный. У длинных воротНа ветке качается птица.Растет на пригорке высокий тюльпан,Как шкуры, лежат на дорожкахЗакаты, и хлопает в полночь толпаПлясунье на маленьких ножках.И штормы ревут у пятнистых бортов,У мачт розоватого цвета,Нежданно скользнувших с Марселя, с БордоЗа четверть часа до рассвета.Откуда невнятице взяться такой?Как щедро раскрашено море!И сердце томят непонятной тоскойПоходные кличи маори.Но где эти люди? Ведь время летит…Один с перерезанным горлом лежит,Другой — белым парусом бредит,А третий под утро, в седеющей тьме,На низеньких дрогах, в дощатой тюрьме,На белое кладбище едет.Я вышел шатаясь, а голос глухойВсё спорил с тоскливой гитарой,Но зорю играет горнист молодойИ ходит по площади старой.И дым голубой над домами летит…Качая высокий треножник,С веселым лицом у мольберта сидитЕще неизвестный художник.1927, 1939
32. «Желтый ветер, должно быть последних времен богдыханов…»