Стоик

– Ты не понимаешь леди Эйлин, дорогая, – иронически ответил Каупервуд. – Она не тот человек, который обдумывает проблему и приходит к окончательному выводу. Вместо этого она впадает в ярость и этим наносит больше вреда себе, чем кому-либо из своих врагов. Что говорить, она может довести себя до белого каления и выудить из кого угодно признания, которые повредят им обоим. Единственно, что мне приходит в голову, – это немедленно вернуться в Нью-Йорк самым быстрым пароходом, может быть, даже опередить ее. А пока я уже телеграфировал Толлиферу, чтобы он немедленно возвращался в Лондон, потому что, пока он остается у меня на службе, я могу легко добиться его молчания. Но я подумал, а ты ничего не хочешь предложить, Беви?

– Я согласна с тобой, Фрэнк, – сказала она. – Я думаю, ты должен как можно скорее вернуться в Нью-Йорк и посмотреть, что можно сделать, чтобы ее успокоить. После разговора с тобой она, скорее всего, поймет, насколько невыгоден ей самой этот скандал. Потому что обо мне она, конечно, знала и до этого, как и о других, – тут она улыбнулась иронической улыбкой. – Ведь наверняка ты сам и сообщил ей об этом. В общем и целом, на этот раз ты не причинил ей никакого вреда. Как и Толлифер, если уж на то пошло. Напротив, ты дал ей наилучшего проводника по развлечениям Парижа, о каком можно только мечтать. И, кстати, ты можешь заметить ей, что твоя работа здесь не оставляет у тебя ни минуты свободного времени. В конечном счете я думаю, что это не может не произвести на нее положительного действия. Газеты только и пишут о твоих трудах и достижениях – можешь и об этом ей сказать.

Эти мудрые слова не прошли мимо Каупервуда. Его главная проблема в том, объявил он теперь, что ехать куда-то нужно не Стейну, а ему.

– Не беспокойся, дорогой, – утешительно сказала она. – Ты слишком велик, чтобы это сломало тебя. Я уверена, что ты вернешься победителем. Как всегда. И ты знаешь, я все время буду с тобой. – Она обняла его, улыбнулась, и ее улыбка была полна любви.

– Если так, то я не сомневаюсь: все будет хорошо, – уверенно сказал он.

Глава 54

Перед тем как отправиться в Нью-Йорк, Каупервуд поговорил с Толлифером, который сообщил ему о своей личной невиновности в том, что случилось, кроме того, на его устах неизменно была печать, а он всегда говорил только то, что хотел услышать Каупервуд.

Пять дней спустя, когда Каупервуд высадился в Нью-Йорке, его встретила толпа журналистов с вопросами, которых хватило бы на небольшую книгу. Приехал ли он за новой порцией денег, чтобы приобрести еще кусок лондонской подземки. Или он приехал для того, чтобы продать еще какие-то из своих рельсовых холдингов? Какие картины купил он в Лондоне? Правда ли, что он за семьдесят восемь тысяч долларов купил картину Тернера «Ракеты и голубые огни»? И уж если заговорили о картинах, правда ли, что он согласился заплатить одному художнику двадцать тысяч за его, Каупервуда, портрет, а когда художник принес ему работу, Каупервуд заплатил ему тридцать тысяч? И еще – что он теперь думает об английских методах ведения бизнеса?

По вопросам он понял, что, если его интерес как к публичной фигуре вырос по сравнению с прежним, пока никаких скандальных сведений о нем сюда не просочилось. И он потому чувствовал большее желание отвечать на вопросы, и их количество его не пугало, покуда он мог отвечать на них с дипломатичностью, не вредя собственной репутации.

По его словам, в Лондоне все шло чудесно. Что говорить – у него есть все основания гордиться, поскольку он рассчитывает электрифицировать и запустить лондонскую подземку к январю 1905 года. Сумма вложений составит восемьдесят пять миллионов долларов, а протяженность путей – сто сорок миль. Да, правда, что он строит самую большую в мире электростанцию, и когда станция будет готова, у Лондона будет лучшее в мире метро. Что касается англичан, то он убедился: их отношение к большим бизнес-проектам вроде того, которым теперь занят он, превосходит отношение американцев, то есть англичане вроде лучше понимают важность крупных строительных программ, а когда дают концессию, то не на какое-то ограниченное время, а бессрочно, что, в свою очередь, дает людям, одержимым созиданием, импульс строить то, что простоит долго.

Что касается картин, то да, он после отъезда из Нью-Йорка купил несколько и теперь привез их с собой: картину кисти Ватто, еще одну кисти сэра Джошуа Рейнольдса (портрет леди О’Брайан) и другую Франса Халса. И да, он заплатил художнику тридцать тысяч, тогда как по договоренности должен был двадцать, но художник вернул ему десять и попросил отдать их на благотворительность – это вызвало у газетчиков вздох удивления.