Стоик

Важность таких сведений, приукрашенных многими газетами, произвела впечатление и на Эйлин, которая под другим именем прибыла в Нью-Йорк на два дня раньше Каупервуда. Невзирая на одолевавшую ее ярость, она стала сомневаться в мудрости ее плана, принятого сгоряча. Что станется с купленными им картинами? Она вспомнила, что он недавно говорил о планах расширить его нью-йоркский особняк с целью разместить там больше художественных произведений. Если так, то задуманное ею разоблачение Каупервуда и угроза разводом могут вынудить его изменить свои планы в пользу кого-то другого – не ее. Перед такой же дилеммой она стояла несколько лет назад и проиграла.

Но Каупервуд, приняв ее угрозу за чистую монету, счел за лучшее остановиться в «Уолдорф-Астории», а не в доме на Пятой авеню, и, обосновавшись там, он попытался дозвониться до Эйлин, но безуспешно. Потому что она решила, что не позволит ему прийти и обсуждать его преступление, казавшееся ей непростительным. Она даже зашла настолько далеко, что попросила одного нью-йоркского адвоката связаться с ней. Однако чтение газет, которые продолжали сообщать о его деяниях, с каждым часом все больше изменяло ее настроение. Потому что она, естественно, гордилась его успехами, но в то же время и ревновала, так как знала: где-то на заднем плане находится одна из его любовниц – наверняка Бернис, – которая явно разделяет с ним самый яркий период в его жизни. Потому что Эйлин любила пышность и блеск. Временами она чуть ли не по-детски замирала, очарованная любым ошеломительным этапом общественного внимания, направленного на Каупервуда, каким бы для этого внимания ни был повод – положительным, отрицательным, нейтральным. Помещенная в газете фотография огромной электростанции, которую он строил в Лондоне, так очаровала ее, что она почти забыла о своих обидах. С другой стороны, если он подвергался суровым нападкам в какой-то газетной статье, она не могла не ощущать негодования, хотя одновременно с этим сама готовилась к атаке на него.

Обозрев огромное разнообразие мнений и аплодисментов, приветствовавших его возвращение, Эйлин почувствовала, что к ее ярости примешивается и некоторое восхищение, и в этот момент ее колеблющихся настроений в гостиную тихим шагом вошел Каупервуд и обнаружил ее лежащей в шезлонге. Пол вокруг был забросан газетами, которые она явно прочла перед его приходом. Она вскочила на ноги, когда он вошел, попыталась, стоя перед ним, распалить в себе свой драгоценный гнев.

– Ну, я смотрю, дорогая, ты в курсе всех новостей, правда? – сказал он, улыбаясь широкой, свободной улыбкой. – А новости неплохие, верно?

– Ты! – чуть не закричала она. – Ты само бесстыдство! Если бы только они знали тебя, как знаю я! Лицемерие во всем! Жестокость!

– Послушай меня, Эйлин, – продолжил он самым спокойным тоном, на какой был способен, – если ты перестанешь себя заводить, то ты поймешь, что никакой обиды я тебе не нанес. Если ты читала какую-нибудь из этих газет, то ты знаешь, что со времени моего приезда в Лондон я работал по двадцать четыре часа в сутки. Что же касается этого человека – Толлифера, то это лучший из проводников, какого можно пожелать постороннему человеку в Париже. Если память мне не изменяет, в прежние времена ты, бывая со мной в этом городе, постоянно осыпала меня горькими упреками в том, что я не могу проводить все время с тобой, когда ты бродишь по всяким интересным местам, на которые у меня нет ни минуты. И потому, когда я столкнулся с Толлифером и узнал, что он так или иначе собирается в Париж, я подумал, поскольку он вроде бы тебе нравится, почему бы не воспользоваться этой возможностью удовлетворить твое старое желание познакомиться с Парижем получше и так, чтобы я тебе не мешал. И это единственная причина, по какой Толлифер был с тобой, и ты это знаешь!

– Ложь, ложь, ложь, – яростно воскликнула Эйлин. – Всегда одна только ложь. Но на этот раз у тебя ничего не получится. Я по крайней мере сообщу миру, что ты такое на самом деле и как ты обошелся со мной. Тогда статейки о тебе будут читаться немного по-другому, можешь не сомневаться!

– Послушай, Эйлин, – оборвал ее Каупервуд, – я взываю к твоему разуму. Ты знаешь, что в материальном плане я тебя ничего никогда не лишал, ты имела все, что хотела, и я собирался поручить тебе вести мои дела, когда меня не станет. Этот дом, которым ты явно гордишься. Как тебе известно, я собирался делать пристройку к нему, чтобы он стал еще красивее. Я уже некоторое время собираюсь прикупить соседний дом, чтобы увеличить для тебя оранжерею и увеличить выставочное пространство. Я собирался оставить все это в твоих руках, чтобы ты могла выразить себя, как считаешь нужным.

Однако будучи от природы человеком скрытным, он не стал говорить, что перед отъездом в Лондон уже купил дом, о котором обмолвился сейчас.

– Почему не позвать Пайна, пусть поделится своими планами, – продолжил он, – а мы с ними познакомимся.

– Да, – задумчиво сказала она, – это будет интересно.

Но Каупервуд не останавливался.