Стоик

С ними контрастировали присутствовавшие здесь лорд и леди Эттиндж, он – личность довольно известная в железнодорожном и судоходном бизнесе – крупный, багроволицый человек с диктаторскими замашками, много пьющий и в состоянии хорошего подпития ограниченно радушный, в состоянии же трезвости склонный к резким obiter dicta[17], а не к уступчивой аргументации. Леди же Эттиндж, с другой стороны, была чрезвычайно дипломатична, а данном случае лорд Хэддонфилд пригласил ее еще и на роль хозяйки. Она прекрасно видела дурные наклонности и настроения мужа и относилась к ним снисходительно, но при этом ничуть не прогибалась под напором его личности. Она была высокая и плотно сложенная, с синими венами на руках, краснощекая, с довольно жесткими голубыми глазами. Когда-то она была красивой и привлекательной, обаятельной, как любая шестнадцатилетняя девица, и она хорошо это помнила, как и ее муж. Он серьезно ухаживал за ней. Ее чувство меры было развито куда как лучше, чем у ее мужа. Он принадлежал к древнему роду и унаследовал неплохое состояние, был склонен отдавать предпочтение праву первородства, а не фактическим достижениям, хотя сам и действовал на рынке довольно успешно. Однако его жену, тоже принадлежавшую к аристократическому роду, больше интересовали происходящие перемены, и она остро их чувствовала, а также восхищалась такими нетитулованными гигантами, как Каупервуд.

Приехали также лорд и леди Босвайк, оба молодые, энергичные и очень популярные. Они были знатоками всех видов спорта, любили азартные игры и скачки и в любом обществе были настоящей находкой благодаря своему энтузиазму и веселости. Они потихоньку посмеивались над Эттинджами, хотя в то же время чтили их положение и охотно соглашались с ними во всем.

Особо важным гостем – и уж определенно в глазах Хэддонфилда и Эттинджа – был Эбингтон Скарр. Человек довольно сомнительного происхождения – без титула, без семьи – он в это время произвел переполох в мире финансов. Кроме того, за последние четыре года он создал скотоводческую ферму в Бразилии и успешно управлял ею. Прибыли от этого предприятия уже приносили неплохие дивиденды акционерам. Теперь его заинтересовали возможности выращивания овец в Африке, где по причине почти немыслимых уступок со стороны правительства и благодаря изобретенным им методам уменьшения затрат и поиска рынков у него были хорошие перспективы стать вскорости миллионером, каким его уже и видели гости. Самая острая критика его бизнеса теми, кто был готов все подвергать сомнениям, пока не спровоцировала никаких недружественных поползновений в его адрес. Хэддонфилд, а с ним и Эттиндж находились под впечатлением его успехов, но в то же время пока не проявляли готовности последовать за ним. Они спекулировали его акциями, но не держали их сколь-нибудь долго. В настоящее время Скарр продвигал – правда, с меньшим успехом, чем свои прежние предприятия – линию «Бейкер-стрит – Ватерлоо», новую в лондонской подземке, и уже получил концессию на нее в Парламенте. По этой причине неожиданное явление Каупервуда заинтересовало его.

Поскольку Эйлин была исполнена решимости вырядиться к обеду наилучшим образом, к обеду Каупервуды опоздали. Когда они вошли в гостиную, большинство других гостей уже собрались и были слегка раздражены тем, что их заставили ждать, в особенности Эттиндж, который решил почти не замечать Каупервудов. Но когда они появились и Хэддонфилд выкрикнул задушевное приветствие, все мигом повернулись, возвратили на лица дружеские выражения и стали проявлять непритворный интерес к американцам. Эттиндж встал, сутулясь, и чуть поклонился, когда его представляли, одновременно пристально разглядывая Каупервуда. А леди Эттиндж, которая следила за отзывами английской прессы о делах Каупервуда, тут же решила, что, если не считать ее мужа, Каупервуд – ведущая фигура сегодняшнего собрания. Она инстинктивно простила его за Эйлин, решив, что он женился молодым, а позднее философически решил извлечь максимальную пользу из их несчастливого союза. Что касается Скарра, то он был достаточно умен и понимал, что видит перед собой хозяина созданного им же самим мира.

Эйлин, чувствовавшая себя немного неловко после долгого небрежения светской жизнью в Нью-Йорке, старалась как могла казаться естественной, но ей с ее не сходящей с лица улыбкой удалось только выставить себя чрезмерно слащавой и почти нетерпеливой. Она делала такие замечания, что все видели, насколько она не уверена в себе. Каупервуд отметил это, но решил, что в конечном счете может прийти ей на помощь. И он со своей обычной дипломатичностью обратился к леди Эттиндж, как к самой старшей и явно самой важной гостье.

– Я новичок в английской сельской жизни, – по-простецки сказал он, – но и по тому взгляду мельком, что мне удалось кинуть сегодня днем, я понял, что она вполне оправдывает восхищение, с которым к ней относятся.

– И в самом деле! – сказала леди Эттиндж, проникнувшись толикой любопытства касательно его вкусов и темперамента. – Такая жизнь кажется вам привлекательной?