Стоик

У нее было одно только утешение. Если она снова испытает подобное унижение, то унижение достанется и на долю Бернис Флеминг. Потому что Эйлин давно уже раздражало невидимое присутствие Бернис на заднем плане. И видя, что нью-йоркский дом Бернис закрыт, она решила, что Каупервуд бросил и эту девчонку. Потому что он явно не демонстрировал ни малейшего желания оставить город.

Одним из предлогов, которым он объяснял свое нежелание уезжать из Нью-Йорка, было выдвижение и возможное избрание президентом Уильяма Дженнингса Брайана[29], политического авантюриста, который со своими экономическими и социальными теориями, в некотором роде расходящимися с нынешними капиталистическими представлениями о том, как следует управлять деньгами и распределять их, пытался преодолеть непреодолимую тогда пропасть между богатыми и бедными. И, как следствие, в это время Соединенными Штатами овладел настоящий коммерческий страх, чуть ли не паника, что этот человек и в самом деле станет президентом. Это позволило Каупервуду сказать Эйлин, что ему было бы опасно покидать страну в такое время, поскольку, если Брайан выиграет выборы и тем самым дестабилизирует ситуацию, то на его, Каупервуда, финансовых успехах можно будет поставить крест. То же самое он написал и Бернис. Но ей не позволило поверить ему другое почтовое отправление, которое содержало экземпляр «Городских новостей», отправленный Эйлин на нью-йоркский адрес Бернис и пересланный оттуда в Бухту Приора.

Глава 42

Из всех известных Бернис на этот день мужчин один только Каупервуд с его силой и достижениями обладал настоящей чарующей властью обаяния. Но независимо от мужчин, независимо даже от Каупервуда и предлагаемой им атмосферы удовлетворенности и успеха, в Бухте Приора существовал свой, независимый ни от чего колорит. Здесь впервые в жизни Бернис ее социальные амбиции, пусть и не удовлетворенные, временно отошли на второй план, и она могла спокойно предаваться своему не знающему границ эгоизму, удовлетворять свои нарциссические порывы рисоваться и актерствовать.

Жизнь в Бухте Приора была процессом приятно уединенным и неторопливым. По утрам, проведя несколько часов в ванной и перед зеркалом, она любила выбирать себе одежду по настроению: эта шляпка соответствует этому, эта ленточка – этому, этот поясок, эти туфли… и так далее. Иногда, оперев подбородок о руку, а локти в золоченый мрамор туалетного столика, она рассматривала в зеркало всю себя – свои волосы, свои губы, свои глаза, свои груди. И всегда с особым тщанием подбирала серебро, фарфор, скатерти, цветы для стола, неизменно имея в виду то впечатление, которое они должны произвести, и хотя обычно никто, кроме ее матери, экономки мисс Эванс и горничной Розы, не видел этой красоты, главным зрителем всегда была она сама. И когда всходила луна, Бернис прохаживалась и мечтала в прекрасном огороженном стенами саду, примыкающему к ее спальне, она думала о Каупервуде и нередко сильно тосковала о нем. Но при этом ее не покидала замещающая мысль о том, что за коротким расставанием последует исключительно удовлетворительное воссоединение.

Миссис Картер нередко удивлялась тому, что ее дочь настолько занята собой, недоумевала, почему та так часто ищет одиночества, когда перед нею готовы распахнуться двери здешнего общества. И вот в свой час на пике одиночества Бернис появился лорд Стейн. Это случилось недели три спустя после отъезда Каупервуда: Стейн возвращался на машине в Лондон из Трегазаля и заглянул якобы для того, чтобы проверить, как поживают его лошади, и познакомиться со своими новыми арендаторами, которые его особо интересовали, поскольку опекуном девушки был Фрэнк Каупервуд.

После всех разговоров между нею и Каупервудом о владельце дома Бернис испытывала к Стейну не только интерес, но и некоторое любопытство, вспоминая заколки для волос, кисточки и неизвестную мисс Хэтэуэй. Тем не менее, приветствуя его, она улыбалась и выглядела уверенной. Мимо взгляда Стейна не прошли незамеченными ее белое платье, голубые туфли, голубая лента на поясе и голубой бархатный бант, охватывающий ее пышные рыжие волосы. Склоняясь над ее изящной рукой, он сказал себе, что перед ним женщина, для которой каждый момент жизни чреват возможностями и которая является достойной подопечной честолюбивому и энергичному Каупервуду. Он сумел скрыть удивление в своем взгляде, но не восхищение.

– Я надеюсь, вы простите вторжение вашего домовладельца, – начал он. – У меня здесь несколько лошадей, которых я собираюсь отправить во Францию, и мне необходимо их осмотреть.

– Я и моя мать с самого первого дня, как поселились тут, надеялись познакомиться с хозяином такого дивного места. Словами его не описать. И мой опекун, мистер Каупервуд, говорил о вас.

– Я решительно признателен ему за это, – сказал Стейн, очарованный ее манерами. – Что же касается Бухты Приора, то я не могу принять похвалы за нее. Это наследственное владение, одно из драгоценностей нашей семьи.