Стон (СИ)

— Клянусь. Памятью прекрасной Лорены.

— Кто это?

— Моя мать. Шерлок, ты столько раз подо мной кончал, но ничего не узнал о Рэме.

Посмотрел долгим взглядом, Шерлок ушел.

========== Глава 27 Спасительное тепло ==========

Джон устал. Его тело жалобно ныло и просило пощады — каждая косточка, каждая мышца. Казалось, даже кровь замедлила бег, продвигаясь привычным путем лениво, никуда не спеша. На исходе был третий час терпеливого ожидания… неизвестно чего.

Как несдвигаемый монолит, Джон сидел на жестком сидении, покинув его только дважды: один раз, чтобы взять новую порцию пива, другой — посетить туалет. Но даже эти кратковременные отлучки заставляли его тело дрожать: вдруг он пропустит момент появления того… парня. У бара он стоял вполоборота, не замечая странных взглядов бармена, не сводя с входной двери настороженных глаз. В туалете его потряхивало от страха — он непременно его проворонит! Не с его, Джона, счастьем вот так сразу получить желаемое. Да и желание его не имело отчетливых форм, не поддавалось логике.

Он поклялся себе забыть, вычеркнуть из памяти свою позорную слабость, вырвать с корнем щемящее чувство, что поселилось в районе солнечного сплетения и не давало нормально дышать, связно думать и уж тем более искать объяснения своим противоречивым поступкам.

Какого же черта тогда он здесь выжидает?! Почему от нетерпения сводит

скулы?! О ком заходится болью его идиотское сердце?!

Красивая, пресытившаяся шлюха.

Но душа цепенеет, и кружится голова.

И крепкие руки снова сжимают его покорное тело…

Необъяснимая жажда увидеть…

Замирающее сердце — всякий раз, когда еле слышно открывается дверь…

Разочарование — нет, это снова не он…

Джон выбрал столик у двери с таким расчетом, чтобы вошедший (вошедший! вошедший!) не сразу его заметил, но чтобы барная стойка, куда тот непременно направится, просматривалась как на ладони.

Что за этим последует, думать Джон не хотел. Да и о чем можно было подумать?

На шею он ему точно не бросится.

Самоуверенный красавчик позабавился с его телом, за несколько шалых минут перевернув мир Джона Ватсона, а потом ушел в свою непонятную жизнь, где таких неудачников щелкают, как орешки, выплевывая ненужную скорлупу.

Но это было уже не важно.

Важно было на него посмотреть.

Ярд снова порадовал ненавязчивой музыкой, приглушенным светом и отсутствием гомонящей толпы. Как будто чья-то невидимая рука заботливо подготовила для их встречи идеальные декорации, убрав всё ненужное.

На этот раз статус данного заведения стал понятен Джону с первой минуты. Не было вызывающих откровений, но за столиком целовались два довольно зрелых субъекта. Да и на мерцающем зеркальными бликами пятачке преобладали однополые пары — тесно сплетенные в танце тела, горящие взгляды, сильные руки, обвивающие такие же сильные талии, обхватывающие такие же сильные плечи… Как он не заметил всего этого раньше?

А какое ему, собственно, было дело до этого гомосексуального царства… Тем более что в целом здесь довольно спокойно и даже уютно. Вполне подходящее местечко для того, чтобы выпить стаканчик-другой крепкого пива.

Если бы не он…

Джон понимал, что ожидание его совершенно напрасно, но, как и всё, имеющее привкус запрета, оно затягивало, не отпускало.

«Ещё десять минут… Ещё пять, и я ухожу… Какого дьявола, мать твою?!

Ещё две минуты…»

Без четверти двенадцать он поднялся из-за стола, проклиная собственное упрямство, чувствуя себя так, словно только что совершил самую глупую в своей жизни ошибку, и на негнущихся ногах направился к выходу, не оглядываясь назад, не замечая кривой усмешки до полусмерти уставшего Эда.

*

Заперев за собою дверь, постанывая от ломоты во всем теле, через силу стащив рубашку и джинсы, Джон тяжелым кулем рухнул на скрипнувшую кровать и провалился в глубокий, близкий к коматозному сон, напоследок втянув ноздрями едва уловимый аромат своего безумия.

Проснулся он продрогшим до самых костей: на улице похолодало, и вездесущий северный ветер проникал даже в запертое окно. Ночью он все-таки умудрился закутаться в тонкое покрывало, натянув его до самых бровей, но это не спасло от сотрясающего озноба — Джон дрожал, как лист на ветру, такой же одинокий и бесприютный.

«Что я здесь делаю? — промелькнула тоскливая мысль. — Почему не могу оторваться от этого проклятого места, от этого города, в котором всё стало до такой степени непонятно, что я успел запутаться в первый же день…»

В конце концов, у него есть Гарри, и до Уимблдона рукой подать.

Почему бы не увидеть сестру? Какая разница, с кем она делит кров? Разве сам он не задыхался в крепких мужских объятиях?

***

— Не может этого быть! — рассмеялся в трубке звонкий девичий голос, и от этого полузабытого звука затрепетало сердце. Повеяло детством, мамиными рулетами, беззаботностью и уверенностью в том, что они рождены для счастья, и оно с нетерпением ждет их за первым же поворотом.

— Привет, Гарри. Как ты?

— Да уж получше, чем ты, бродяга! — продолжала она смеяться — радостно, искренне. — Хочешь сказать, что у твоей сестрицы появится шанс дать тебе хорошую затрещину?

— Хочу.

— Когда же?