Струящийся свет Божества

Я и сам к лицемерию прибегал не раз,

дабы вокруг пальца обвести всех вас».

Он обгладывает ростовщиков немилосердных,

каковые обкрадывали бедных.

Он разбойников грабит

и выдает их своим подручным,

а те гонят их и бьют

и передышки им не дают.

Воры вниз головой висят,

дабы освещать собою Ад.

Но от этого несчастным не легче.

Тех, кто разврату предавался без чести,

Люцифер связывает веревками вместе.

Если развратника в Ад к нему доставляют,

дьявол в разврате сам пару ему составляет.

Наставники неверных у ног Люцифера сидят

и на нечистого своего бога глядят.

Они ведут с ним ученый спор

и на себя навлекают позор.

Скрягу Люцифер пожирает,

ибо тот слишком многого алкает.

Он скрягу глотает

и из-под хвоста извергает.

Убийцы кровью пред ним истекают,

и дьявол мечом их пронзает[192].

Теми, кто ненависти был исполнен,

Люциферов зловонный чан наполнен,

навсегда они теперь у него под носом.

Кто на земле неумерен был в еде и напитках,

там обречен на голодную пытку

и ест раскаленные камни

и глотает серу и вар.

Горечью воздается там за блаженство,

и видим мы жизни нашей несовершенства.

Ленивый под гнетом всех мук согнется,

гневливый под огненным бичом содрогнется.

Лицедея убогого доля, увы, неправа,

ведь будил он тщеславие грешное из озорства,

больше слез выплачет он в Аду,

чем я в море воды найду.

Под адом Люцеферовым узрела я дно, то была твердая, черная скала. Веки-вечные должна она держать все сие сооружение. И хотя нет у Ада ни дна ни предела, согласно (Божественному) порядку имеется и то и другое: глубина и предел.

Как же гудит сей Ад,

стонет, себе не рад,

и как Диавол с душами ведет свою битву,

и как они поджариваются и стонут,

и как они барахтаются и тонут

в топях и нечистотах,

в кишащих червях и в болотах,

и как плещутся в кипящей сере, в горячем варе,

того ни сами они описать не в силах, ни иные какие твари.

Когда я по милости Божиией без усилий своих муку сию увидала, я, бедная, от зловония и от жары неземной столь великую боль испытала, что ни сидеть, ни ходить не могла. Три дня я в беспамятстве моих пяти чувств пребывала, подобно человеку громом пораженному[193]. Душа моя, однако, никакой беды не претерпевала, ибо туда ее привел не тот недуг, что вечной смертью именуется.

Но если бы чистая душа при них была, то было бы сие для них светом вечным и утешением великим.

Невинной душе по естеству надлежит сиять и светиться,

ибо довелось ей без мук от Света Вечного родиться.

Но коли диавольский облик примет она,

свой сияющий свет неизбежно утратить должна.

Можно ли в вечном Аду молитвой и подношением

проклятым в их отчаянье принести утешение?

Сие остается вне моего разумения.

Ибо столь свирепым их нрав слывет,

что от доброго всего их трясет.

После Страшного суда получит Люцифер новое платье,

каковое сам разумел соткать он —

из навоза грехов и всех мерзких дел,

к каким людей и ангелов принудить сумел.

Ибо изначально всеми грехами владел.

И тогда свободен он будет.

Только вот ярость его и ужас

душ и чертей перед ним слились столь прочно,

что нигде не бывать его участи непорочной.

По временам он весьма обширно раздувается, пасть его широко распахивается. После сего он единым вдохом нечестивых христиан, иудеев и язычников заглатывает. Так они во чреве его свое полное воздаяние получают и там свое особое празднество справляют. Горе тогда душе и телу! Как человеческие уста еще в состоянии говорить о сем; это все ничто в сравнении с мукой бесконечной, чинимой им там. Ибо воистину, не в состоянии я выдержать и размышляю о сем лишь столь долго, сколь надобно, дабы прочесть Ave Maria. О горе, сколь ужасно сие!

Вверху Ад имеет голову, она весьма ужасна, и множество многовидных, омерзительных глаз имеет; они пламя исторгают, окутывающее злосчастные души, в придворье там обитающие, из какого Бог Адама и других отцов наших вывел. Это — величайшее Чистилище, в какое только может попасть грешник. Видела я там епископов и фогтов и господ великих в нескончаемых муках, неописуемых страданиях. Однако всем, кто сюда попал, Бог еще не дал вечного Ада. Ибо нет там никого, кто бы при кончине своей не молился бы громко устами своими плотскими. Ибо когда по смерти их у них были взяты внешние чувства, то тело, хоть и лежало (уже) бездыханным, но обои — душа и тело — еще владели к сей точке времени волей. Когда они земную тьму утратили, дал им Бог втайне истинное познание. О как узка стезя, к Небесам ведущая! И обрела речь, тогда еще неразделенная, общность тела и души: «Помилуй меня, Бог истинный. Воистину скорблю о грехах своих!» В час сей краткий Бог снова обрел весьма многие, явственно погибшие души. Однако уразумела я, что такое только с теми случается, кто что-либо доброе по доброй воле свершил. Бесы ведут нечистые души от тела к Чистилищу, ибо ангелы чистые не могут касаться их, покуда те, подобно им, в чистоте не засияют.

Но, бывает, душе от друзей на земле подоспеет помощь,

и они чертей от того удержать сумеют,

что чрезмерно те против души рассвирепеют.

Коли вина велика, ей и иные муки придется снести.

Все сие она выдержит легче и лучше,

чем когда черти ее станут мучить