Струящийся свет Божества

И вошла вся Святая Троица чрез нетронутое тело ее девственности в пламенную душу ее бескорыстной воли — мощью Божества, бескорыстной волей Человечества и благородной нежностью Святого Духа — и заняло место в открытом сердце ее наичистейшей плоти и единилось с тем, что Он в ней обрел, и стала ее плоть Его плотью. И Он рос в теле ее как дитя совершенное, и она, оставаясь нетронутой Девой, стала подлинной матерью плоти Его. И чем дольше она носила Его, тем лучезарнее, прекраснее и мудрее становилась она. И поднялась она и сказала: «Господь, Отче, я славлю Тебя, Ты сделал меня великой и род мой станет великим на Небесах и на земле»[278].

И пришло время, когда другие жены печалуются и ходят с усилием, Мария же была легка и радостна. Ибо тело ее было благословенным, ибо обнимало оно совершенного Сына Божиего. Мария не ведала наперед о времени, когда она должна была родить Бога, и она увидела Его на своих коленях на улице и в ночи в далеком городе Вифлееме, куда она прибыла и не имела крова.

Всемогущий Бог со своею мудростию, Вечный Сын со своей человеческой истиной, Святой Дух со своей нежной сладостностью безо всяких усилий прошли в струящемся блаженстве чрез нетронутую стену тела Марии. Сие случилось так же быстро, как струит свой свет на сладостную росу солнце, покоящееся в самом себе.

Мария, узрев прекрасное Дитя свое,

молвила, к лику Его склонившись главой:

«Привет тебе, невинное дитя, мой милый сын,

Всемогущий Господь и всех вещей господин».

И в зачатии Господа нашего,

и покуда в ожидании матерь Его ходила,

и в лоне ее, и в родах,

прежде еще, чем оказался Он в яслях,

столь велика была сила Троицы Святой в ее душе

и горяч Огнь священный с Небес — ни на миг не потух,

что даже сам адский Дух,

весь свет облетевший, дабы ведать о ходе вещей не на слух,

к тому месту и к той земле,

где обитала Мария,

близко пробраться не смог

и о чуде проведать впрок,

что, мол, Дитя родилось в свой срок.

Грубый платок у Иосифа своего Мария взяла,

со спины у осла его вынула из-под седла

и еще от рубахи своей отделила верх,

дабы под нею Господа укрыть ото всех.

Остаток же

вновь вкруг себя обмотала.

В платок же укутывать стала

Дева нежная Спасителя великого.

В ясли положила Его. Разразился Он криками,

словно простое дитя.

Но ведь дети, речей не знают хотя,

никогда не плачут без причины.

Так и наш Господь,

в благородстве природы своей

теснимый жестоко внутри коровьих яслей

кричал от тяжести наших грехов;

Он оплакивал человеческий род,

сокрыв усладу свою, власть свою и честь.

Опечалилась Дева,

продрогло дитя, захотело есть.

Сына кормить своего Дева Мария рада,

в том — исполнение воли Отца,

Духа Святого услада.

И склонилась в любви материнской Дева,

послушание девства суть,

к своему измученному младенцу

и дала ему девственную грудь.

Слушайте теперь о Чуде!

Свет возвышенный ее сияющих глаз,

и краса духовная девственного ее лика,

и сладость, истекающая из чистого ее сердца,

и сияние упоительное благородной души ее:

четыре сих вещи по воле Отца

и надобности Сына ради

Духу Святому в усладу

слились воедино

в девственной груди ее.

И из чистого сердца ее истекать сладкое млеко изволит

безо всяческой боли.

Словно обычный младенец к сосцам ее Дитя припало,

и в радости праведной Матерь возликовала.

Господу хвалу запели ангелы в лад,

и волхвы, что искали его, дошли,

спеленатого, в яслях чужих нашли —

спасения нашего зримый заклад.

И тогда я спросила Марию, где Иосиф ее.

Отвечала: «В город отправился снова,

чтобы нам мелкой рыбы и хлеба купить простого».

Пищу сию водой запивали они.

Тогда я сказала: «О Госпожа, кушать должна ты

лучший из лучших хлебов,

запивать его лучшим из лучших вин!»

И отвечала она: «Нет, такого мы не едим,

то еда для богатых людей,

и не нам в бедной жизни сей помышлять о ней».

Когда же чудесная воссияла звезда,

сам Сатана тоже явился туда.

Выследил он волхвов с коварством, неведомым им,

и впился в Дитя злобным взглядом своим.

Ибо в богатых дарах читалась великая честь,

о чем поразмыслить, отныне Диаволу есть,

и сам себе так он сказал:

«Чем для тебя, злополучного, это чревато?

Возможно, то самое это Дитя,

о коем пророки писали когда-то,

и сам Люцифер, хозяин твой,

много о нем говорил с тобой,

чтобы зачатия миг пропустить не смел

и нечистым чтоб сделать его сумел,

тогда в ад, в руки к нам прямиком

угодит весь мир целиком.

Ныне Дитя без греха уж зачато и рождено,

было от нас до срока надежно укрыто оно.

И своей силы теперь искусство мое лишено,

к хозяину мне надлежит возвращаться,

дабы в большой беде ему признаться.

Ведь Дитя сие весьма для нас велико.

Над нами возносится чересчур высоко,

и снести нам такое, увы, нелегко.

Ни одно Дитя еще, что на свет родилось,

столь глубоко не чтилось».

Только лишь Люцифер рассказ его услыхал,

яростью враг заклятый заполыхал,

страшный зубовный скрежет, крики и рев и стон,

пред пламенным гневом его бледнеет адский огонь.

А так сказал он:

«Неужто теперь человеку суд над нами держать?

Чтобы пришлось нам вечно дрожать пред ним,

живущим умом своим?

С начала начни, Сатана!

В помощь себе правителей призови,

царей иудейских,

и научи, как Дитя в младенчестве извести,

прежде еще, чем в школу ему идти!»