Читаем Судьба полностью

по залу


венчики огней.


И толстый кот


ходил между рядами,


поставив знаком восклицанья


пышный хвост.


1954



ПОД МОСКВОЙ


Сердитоглазые официантки,


роняя колкие слова,


подавали кушанья


на красно-желтых подносах


желающим пить и есть.


Ощущались медвежьи аппетиты


у сезонников за столом,


большеруких


и груболицых.


Много ездили,


много видели,


города построили для людей,—


барахла не нажили,


да ума


прибавили.


Идут по жизни мужики,


одаряя встречных-поперечных


жемчугами русской речи


от щедрот немереной души.



Пил высокий, чернобровый,


плечи как сажень,


галстук новый,


пиджак новый,


при часах ремень.


А другой был ростом ниже,


но в кости широк


и,как всякий лесоруб,


красен на лицо.


На щеках — ветров ожог,


на висках — зимы налет.



А старушка-выпивушка


у стола сидит


и умильно и сердечно


на друзей глядит.


В кружке с пивом у нее


огоньки горят,


а на беленьком платочке


пятаки лежат.



И на окнах занавески


вышиты руками —


белой ниткой по батисту


льдистыми цветами…



А кругом народ ядреный


утверждает жизнь —


щи с бараниной хлебает,


смачно пивом запивает,


белым хлебом заедает.



«Из рыданий людских весна…»


Из рыданий людских весна,


А между пальцев у нее лучи, —


вскинет к солнцу ладонь,


а в ладони душа,


и совсем не душа,


а любовь.


от желаний пунцовая кровь.



«Когда на ложе счастья…»


Когда на ложе


счастья


коснешься ты меня,


и поцелуй гвоздикой


вдруг разомкнет уста,


и все промахи рассеются, как дым,—


чувственность очертит


рисунок сердца.



«Как мне писать мои стихи?..»


Как мне писать мои стихи?


Бумаги лист так мал,


А судьбы разрослись


в надширие небес.


Как уместить на четвертушке небо?



«После дождя в весеннем саду…»


После дождя в весеннем


саду


земля была как чай,


заваренный на травах,


на цвет густа


и воздухом вкусна.



ПОЭТ


Ст. Щипачеву

Вы прячете доброе сердце


в застегнутый наглухо


черный пиджак,—


и вдруг при взгляде на стихи


чуть розовеет бледное лицо,


так при огне просвечивает


алым


мечтательное


зимнее


окно.



КОНЕЦ ДНЯ


Между двух гор


ставили дом машины.


Стояли женщины


на строящихся стенах,


и клали кирпичи,


и возвышали цех.



Склонялся час к шести,


и медленно кирпичный брус


сошел с ладони,


движеньем затихающим


оканчивая день.



И ослабели сухожилья,


натянутые в локтевых изгибах,


звенящие от подниманья бревен,


от напряженья сдвинутых вещей…



И отделились руки от труда,


и матерьялы встали по местам.


и принял звук работ


обличие предметов.



«Это не небо, а ткань…»


Это не небо,


а ткань,


привязанная к стволам,—


голубая парча


с золотыми пчелами


и россыпью звезд


на древесных сучках…



ЛОПАТА


Лопата я


и тем горда,


и мной хозяин горд.


Я полпланеты на зубок


в труде перебрала.



Меня венцами не прельстишь—


венцы у королей,


а я копаю у корней,


что кормят всяких королей…



А я копала в старину,


копаю и сейчас.


И буду почву рассекать,


куда народ свергает знать,


когда наступит на мозоль


неповоротливый король.



Лопата я


и тем горда,


и мной хозяин горд.


Я полпланеты на зубок


в труде перебрала.



О! Знаю я и что и как,


на чем лежит земля.


Но лучше всех


идти домой


с хозяином вдвоем:


я на плече его лежу.



НАСТАВНИК


День у меня


как петушиные одежды —


золотисто-синий хвост,


и белых два крыла,


и красный гребень у чела.


День потому


наряден так,


что каждый мой


свершающийся шаг


осеняет учитель особый,


одетый в одежды


из листьев чудесных.



Вздымался кедр,


передо мной


касаяся медвежьей головой


плывущих туч


над хвойною землей.



Я каждый день


сидела перед ним.


И удивлялась


древесине,


что, не ломаясь, возникала.





АРХЕОЛОГ


Подошвы гор погружены


в тенисто-пышные сады.


В спортивной клетчатой рубахе


на камне юноша сидит.


Лежат лопаты перед ним


и черепки


от выветренных царств.


А он на камне все сидит


и все забытые стихи


на древнеалом языке


задумчиво поет.



РАЗДУМЬЕ


На столе открытый лист бумаги,


чистый, как нетронутая совесть.


Что-то запишу я


в памяти моей?..


Почему-то первыми на ум


идут печали,


но проходят и уходят беды,


а в конечном счете остается


солнце, утверждающее жизнь.



«Слегка лукаво-добродушна…»


Слегка


лукаво-добродушна,


чуть-чуть растрепана толпою,


в одеждах ярких и нарядных,


проходит улица предо мной.



Отряхни ноги у порога


и войдем в горницы весны,


уважая листья и цветы,


снимем кепки с головы.



«Слова мои — как корневища…»


Слова мои —


как корневища.


А мысль —


как почвы перегной.


Как сделать мне,


чтоб корневище ствол дало


и кончиками веток зацвело?..



«Любовь приходит по утрам…»


Любовь приходит по утрам,


когда в крови рассвет


и руки, словно зори,


лежат на изголовье.



ДЕНЬ


С утра я целый день стирала,


а в полдень вышла за порог


к колодцу за водой.


От долгого стояния в наклон


чуть-чуть покалывало поясницу


и руки от движенья вдоль


ломило от ладоней до плеча.



А в улице лежала тишина,


такая тишина,


что звук слетающих снежинок


был слышен гаммой,


как будто неумелою рукою


проигрывает малое дитя:


слетают до и ля


и звездочками покрывают землю.



Напротив домики


в снегурочных снегах стояли,


и опадающие листья


казалися


как полушубки в заячьих мехах.


И ягоды краснеющей рябины


одел в чепцы холстиновые


иней.



В середине улицы


косматая собака


валялась на снегу


уставив в небо нос.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Тень деревьев
Тень деревьев

Илья Григорьевич Эренбург (1891–1967) — выдающийся русский советский писатель, публицист и общественный деятель.Наряду с разносторонней писательской деятельностью И. Эренбург посвятил много сил и внимания стихотворному переводу.Эта книга — первое собрание лучших стихотворных переводов Эренбурга. И. Эренбург подолгу жил во Франции и в Испании, прекрасно знал язык, поэзию, культуру этих стран, был близок со многими выдающимися поэтами Франции, Испании, Латинской Америки.Более полувека назад была издана антология «Поэты Франции», где рядом с Верленом и Малларме были представлены юные и тогда безвестные парижские поэты, например Аполлинер. Переводы из этой книги впервые перепечатываются почти полностью. Полностью перепечатаны также стихотворения Франсиса Жамма, переведенные и изданные И. Эренбургом примерно в то же время. Наряду с хорошо известными французскими народными песнями в книгу включены никогда не переиздававшиеся образцы средневековой поэзии, рыцарской и любовной: легенда о рыцарях и о рубахе, прославленные сетования старинного испанского поэта Манрике и многое другое.В книгу включены также переводы из Франсуа Вийона, в наиболее полном их своде, переводы из лириков французского Возрождения, лирическая книга Пабло Неруды «Испания в сердце», стихи Гильена. В приложении к книге даны некоторые статьи и очерки И. Эренбурга, связанные с его переводческой деятельностью, а в примечаниях — варианты отдельных его переводов.

Андре Сальмон , Жан Мореас , Реми де Гурмон , Хуан Руис , Шарль Вильдрак

Поэзия