Свет на исходе дня

Рогов глянул на него в бешенстве и рванул машину с места. Они подлетели к отделению. Парни сидели у барьера на жестком вокзальном диване, вид они имели убитый, а у высокого было заплаканное лицо.

Дежурный капитан сразу узнал Рогова, показал на парней и сказал:

— Отпираются.

Рогов набрал номер катка и протянул трубку капитану:

— Поговорите…

— Дежурный слушает, — сказал тот. Потом помолчал и недовольно сказал: — Надо было на месте разобраться. — Он посмотрел поверх барьера на парней и спросил: — Что ж толком не объяснили? А то бормочете: «Мы не брали», а так все говорят. Можете идти.

Они недоверчиво встали и неуверенно пошли к выходу.

— Ну что? — спросил Рогов на улице. — Нашли приключение?

Высокий глубоко вздохнул, как ребенок после плача, почти всхлипнул:

— Мы им говорили, а они не поверили и повезли.

На улице гулял ветер. Было малолюдно и оттого еще холоднее. Ветер гнал по асфальту сухие листья, наметая к стенам домов.

Рогов открыл дверцу и сел на сиденье, тихо работал мотор. Парни остались на тротуаре, ежились и провожали Рогова взглядами. Нет, с него хватит.

— Все в порядке? — спросил Грунин.

— Ничего, — вмешался Надеин, — умнее будут. — Он приспустил стекло и сказал: — Детки, сделайте дяде ручкой.

— До свидания, — сказал тот, что был повыше.

— Спасибо, — добавил маленький.

Рогов включил печку и приемник. Заиграла музыка, прибавилось уюта, жизнь показалась веселее, да и вообще не было повода печалиться: все живы, все здоровы, вот и справедливость восторжествовала.

— Поехали, что ли? — спросил Грунин.

— Поехали, — ответил Рогов и сказал в окно: — Ладно, лезьте в машину, подвезу.

— Да ты просто отец родной! — засмеялся Грунин и пропищал детским голосом: — Папаша…

Они ехали по улицам. На шесть была назначена вторая тренировка, после которой команда уезжала на загородную базу, где они жили постоянно, приезжая лишь на каток.

Вся их жизнь была расписана по часам, день за днем, год за годом, — менялись вратари, защитники, нападающие, но распорядок не менялся.

В редкие свободные минуты семейные торопились домой, а холостые находили занятие по душе, чаще бросались развлекаться, ныряя в городскую толчею. Еще недавно и Рогов пускался во все тяжкие, но со временем интерес пропал — стареем, что ли? — веселье шло стороной.

Все тебя знают, все мечтают свести с тобой знакомство, девушки сохнут, мальчишки подражают, но вот выдалась свободная минута — куда податься?

Можно, конечно, пойти в разные места, в разные дома, где тебе рады, приласкают, согреют, но все не то, все не то, а где то — кто знает?

Город жил дневной суетной жизнью, улицы были полны людей и машин. Рогов притормозил у тротуара, они вышли втроем, мальчишки остались в машине; сквозь стекла они во все глаза смотрели на игроков.

— Ты куда? — спросил Надеин.

— Позвонить надо, — ответил Рогов.

— Все звонишь, — засмеялся Грунин. — Леша, пошли со мной, у моей подружка есть.

Рогов покачал головой, отказываясь.

— Пока, — сказал он. — В шесть в зале.

Грунин заглянул Рогову в лицо и воскликнул:

— Леша, не грусти, жизнь прекрасна! — Он погрозил через стекло юнцам: — Детки, не шалите, — и уходя, сделал «козу» Рогову. — Папаша… — пропищал он детским голосом.

Приятели пошли по тротуару, элегантно-спортивные, броские, мужчины-загляденье: широкие плечи, веселые лица, ясно — удачливые ребята. Отхватили в жизни счастья, пробились… Надолго? Не стоит об этом думать… Пока все чисто, на горизонте ни тучки. Ну, а потом, когда-нибудь? О, до этого целая жизнь!

Рогов вошел в будку, набрал номер, но никто не ответил. Он повесил трубку и вернулся в машину. Они снова ехали по улицам, полным дневной сутолоки.

— А вы раньше где играли? — спросил маленький.

Рогову казалось, он в команде всю жизнь. Вроде бы в ней родился, рос и живет. Все у него в команде, и потеряй он ее сейчас, он не знал бы, как жить. Но ведь придется… Да, когда-нибудь. Но это потом, позже, еще долго… Постепенно отмирает в тебе что-то, отсыхает, и отпадаешь сам, как… как осенью лист с дерева. Дерево стоит, а листья появляются, распускаются, вянут и облетают одно за другим.

— Я на шахте начинал. Работал, ну, и… шайбу гонял… На Дальнем Востоке было.

— В городе?

— Вроде… Поселок.

Город, городок — какой это город, избы среди гор. Правда, почти пять лет прошло, может, уже и город. Узкая долина, быстрая речка петляет среди хребтов, тайга начинается у дома, стволы карабкаются по склонам и сбиваются в чащу.

Стоит зайти в кассу Аэрофлота, день в кресле, потом пересаживаешься на местный рейс, еще три часа в воздухе — сопки становятся выше, приходится набирать высоту.

Ах, как хрупок самолетик в небе, болтается среди гор вверх-вниз, как детская игрушка на резинке, а ты — внутри. Но ничего, обходится…

По утрам горбатыми улочками люди идут к сопкам, переодеваются в брезентовые робы, натягивают сапоги и каски, расходятся по штрекам и забоям. И пошла работа, что твой хоккей: стране нужна руда.

— А играть страшно? — спросил высокий.

Маленький повернул к нему голову и сказал:

— Трус не играет в хоккей.

— Ты это точно знаешь? — спросил Рогов, и тот смутился.