Свет на исходе дня

Перед праздником девки да молодые бабы тайком от парней да от мужиков в одну избу сходились. Убранство шили, какое женскому полу полагается, — рубаху, сарафан, платок… Хозяйствовала позыватка — вдовая старуха. В праздник девки сами наряжались, у кого что получше есть, в лес по травку отправлялись, есть такая травка — кукушкины слезки. Нарвут поболе, как сноп, лентами обвяжут, вроде то кукушка, а потом ее в ту одежонку, которую перед вознесением сшили, и обрядят. Рубашечка белая, а сарафан да платок темные, кукушка-то вдовой числилась. Как нарядят, так березу заламывают, ветки к земле пригибают. На другой день или в субботу шли ту березу завивать. Ветки между собой сплетали так, что колыбелька получалась, накрывали ее, а сверху кукушку ту ряженую клали, крестиками со всех сторон обвешивали. Ну и кумились между собой. Все кругом поют, а которые кумятся, становились одна против другой над колыбелькой кукушкиной, целуются по три раза и местами меняются, подарки друг другу дарят — колечко, платок или крестик нательный. А песня была такая, — хозяйка подняла лицо и запела тонко:

Кукушка, голубушка,
Серая кукушечка,
Давай с тобой, девица,
Давай покумимся!
Ты мне кумушка —
Я тебе кумушка.

Она допела, перевела дыхание и продолжала:

— Отгуляют, а вечером кукушку хоронят. Место укромное найдут, ямку выкопают, лентами да тряпицами украсят, кукушку кладут, могилку под пение засыпают.

Она снова запела:

Прощай, прощай, кукушечка,
Прощай, прощай, рябушечка,
До новых до берез,
До красной до зари,
До новой до травы!

— Через десять дней снова в лес шли, кукушку воскрешали. Из земли вынут, на ветки посадят и поют:

Кукушечка-рябушечка,
Пташечка плакучая,
К нам весна пришла,
Весна красна,
Нам зерна принесла.

А после гульбу устраивали, ели, пили, на этот раз уже парней да мужиков приглашали. До ночи хороводились, а потом по кореньям от той кукушки гадали: ежели корень длинный, мальчик родится, а короткий — девочка. Траву ту потом в доме держали, на счастье, она разлад от семьи отводила.

Старуха говорила медленно, слабым старческим голосом, во время пения голос ее тускло дребезжал и, стихая, растворялся в полумраке избы, освещенной молочным светом ночи и дрожащим, тусклым и слабым, как голос, пламенем лампы.

Вербин еще помнил, кто он, и помнил грохочущие в ознобе дороги, бешеный бег машин, рев и огни, но все это отдалялось, глохло, и какая-то смутная древняя сила поднималась вместе с голосом старухи из темной глубины и забирала власть над людьми, которые принадлежали другому времени и другой жизни.

— На вознесение еще колоски водили, — продолжала баба Стеша. — За околицу шли, песни пели. Придут на луг, за руки возьмутся, две цепи, как мост живой. Шумно, весело… По рукам «колосок» пускали, девочку махонькую, веночек ей на голову наденут, саму всю в ленты уберут. Так к полю озимому шли, девочку на землю ставили, она сорвет рожь зеленую, сколько рука ухватит, и давай к околице бежать да рожь разбрасывать. А взрослые следом идут, песню поют:

Пошел колос на ниву,
Пошел на зеленую!
Пошел колос на ниву,
На рожь, на пшеницу!

У деревни с «колоска» ленты обрывали, на память брали. Парни ту рожь подбирали, кому с колоском достанется, тому осенью женатому быть. После, в июне, семик справляли, в четверг на зеленой неделе, девок праздник. Ветки березовые с лентами по деревне носили. А потом в лес к березе шли, ветки ей заплетали да себе венки плели. Каждая угощение с собой несла. Как завьют березы, песни возле них поют и между пением угощаются. Наиграются, напоются, в деревню идут. Поедят — да на луг. Тут смотрины были. Девки идут, песни поют, а все кругом стоят, на них смотрят. Ну и парни тут же, женихи. Присматривают… Ежели какая приглянется, осенью сватов посылают.

А еще на семик забава в деревне была русалок гонять. Они в эту пору проказливы больно, хохочут да на ветках в лесу качаются. Кто им попадется, несдобровать — защекочут, к себе уведут. До Петрова дня проказничают. Вот парни и девки их и гоняют. Бегают друг за другом, в горелки играют, а в руках полынь или лютик — от русалок оберег.

А в последний день семика — троица. Березу кругом деревни носили, хороводы водили. Напоследок девки на реку шли, венки по воде пускали. Чей венок свободно поплывет, той вскоре замуж идти. — Баба Стеша вздохнула и едва слышно с грустью пропела:

Рассыплю монисто по закрому.
С кем монисто собирать будем?
Собирать монисто с милым дружком.
Кому вынется,
Тому сбудется,
Не минуется…

Она устало смолкла, не допев, и неподвижно сидела, прикрыв глаза.