Свет на исходе дня

— Присушили они тебя, — горестно сказала хозяйка и вдруг умолкла, настороженно посмотрела по сторонам и сказала серьезно: — Я сейчас тебя отсушу. Отсушу да от нечистой силы заговорю. А там как сам знаешь. Нравится она тебе — сам решай, твое дело, я хоть знать буду, что не силком, не заставил тебя никто. Ты посиди, я сейчас.

Она взяла лампу и торопливо, насколько могла, вышла. Он услышал, как она возится в кладовой, что-то бормочет и чем-то шуршит.

5. Свет за окном набирал силу. Нельзя было сказать, что уже светает, — за ночь так и не смерклось. Вербин удивился тому, что не хочет спать. Непонятное будоражащее беспокойство содержалось в этой короткой светлой ночи. Он почувствовал волнение, начиналась какая-то причудливая, сложная, необъяснимая игра, в которой он был не зрителем — участником.

Старый, скрипучий дом, сумрачный даже в ясные дни, выглядел сейчас незнакомым и загадочным, в углах была скрыта емкая, непроглядная глубина.

На первый взгляд все выглядело неправдоподобно; Вербин удивлялся себе, своему участию в происходящем. В белой неподвижной тишине хозяйка внесла горящую свечу и блюдо с водой. Она поставила все на стол, полезла в печь, разворошила погасшие угли и, найдя один тлеющий, положила его на ложке рядом с блюдом; потом она достала медный поклонный крест.

Вербин молча и неподвижно наблюдал за тем, что происходит. Старуха повернулась к иконе, перекрестилась и тихо забормотала:

— Солнце на закате, ангел на отлете… Господи, господи, посылать тебе нечего: ни поста, ни молитвы, ни денныя, ни нощныя. Запиши меня, господи, в животную книгу свою.

Она сыпанула в воду щепотку соли и бросила тлеющий уголек — вода зашипела, выбросив облачко пара. Баба Стеша положила в воду крест, на него поставила горящую свечу, трижды наклонилась и зашептала над водой:

— На солнушном усходе, солнце светлое, земля праведная, вырос столб от земли до неба. Когда сине море повыхлебают, желты пески повыталкают, тридевять ключей отомкнут, златы пелены посымают, тада усе недоги подвинутца, усе отрыгнутца, усе усходютца. Чур мене, господи! — Она дунула на воду и поплевала во все стороны. — Сохрани мене, господи.

Хозяйка набрала в рот воды и неожиданно прыснула ею Вербину на голову, грудь и спину, а потом зачерпнула чашкой из блюда и дала Вербину сделать глоток.

Он чувствовал нелепость своего положения, — скажи ему кто-нибудь, что такое возможно, он бы только снисходительно пожал плечами или посмеялся бы, но сейчас он хоть и с иронией, но все же покорился, чтобы не обидеть старуху. Конечно, он не мог принимать это всерьез, не мог поверить, что происходящее имеет хоть какой-то смысл, и все же он испытывал интерес.

— Это я сглаз да злой наговор от тебя отвела, — сказала баба Стеша. — А щас нечистую силу прогоню. — Она принесла кусок воска, подержала его над пламенем свечи и, когда он размяк, прилепила к кресту. — Знаменуется раб божий Алексей крестом животворящим — одесную, спереди и сзади; крест на мне, крест предо мною, крест за мною. Да бежать бесове, вся сила вражия, от мене, раба божия Алексея. Господь Иисусе Христе, сыне божий, помилуй мя — всегда, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. — Баба Стеша перевела дыхание и сказала устало: — Теперь неволей не поведут. А сам как знаешь. Да не обижай Варю, девка все ж таки не виновата. Горяча, а пары себе не найдет.

Вербин продолжал неподвижно сидеть. Ничего не изменилось — ни в нем самом, ни вокруг, только новый день уже начал свою жизнь, раздвинул даль и наполнил все щели светом.

Часть третья ИЮЛЬ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1. Вспоминая позже это лето, Вербин последние дни июня относил к июлю. В отличие от медленного, сонливого июня июль помнился лихорадочным бегом дней и внезапными событиями, поэтому последняя неделя июня, полная неожиданных перемен, была связана в памяти с июлем, или, как его называла баба Стеша, Ильинским месяцем, макушкой лета.

После солнцестояния события как будто нарушили свой мерный, спокойный ход и, сталкиваясь, торопя друг друга, устремились к какой-то обозначенной впереди черте.

Вскоре после солнцестояния Вербин собрался уезжать.

— Я не буду вас удерживать, хотя считаю, что едете вы напрасно, — сказал ему Родионов.

— Пора. Я у вас и так засиделся, — возразил Вербин. — Мне в отпуск нужно.

— Вас не пустят.

— Почему же?

— Война будет в разгаре. Вы им в тресте под рукой нужны. Вам бы здесь отсидеться.

Вербин подумал, что Родионов прав, но желание уехать было сильнее. Он сообщил в трест и назначил отъезд на следующее утро; тот же шофер, что привез его сюда, должен был отвезти его в леспромхоз.

— Честно говоря, я бы предпочел, чтобы вы задержались, — снова попытался его отговорить Родионов накануне отъезда, когда Вербин отмечал командировку. — Там за вас сразу примутся.

— Что вы имеете в виду?

— В работу возьмут. Грехи наши заставят выискивать. Им криминал нужен.

Вербин это и сам понимал, но надеялся как-нибудь избежать.