Свет на исходе дня

Вербин приблизился к дому лесника, еще издали он заметил, что во дворе никого нет, постоял в зарослях, а потом стал за кустами обходить усадьбу. Он обошел все подворье, нигде никого не было, и он стал на свое обычное место позади густого ольхового куста, за которым скрывался всегда, когда приходил сюда: отсюда были хорошо видны дом, амбар и сарай. И вдруг каким-то боковым зрением он увидел — не увидел, а скорее чутьем, проснувшимся в нем за время скитаний по лесу, угадал внезапно кого-то рядом. Он резко повернул голову и замер: здесь же, за кустом, лицом к Вербину стояла Даша.

Она стояла так, словно давно поджидала его, как будто они заранее сговорились встретиться здесь.

— Здравствуйте, — сказала она просто, точно они не раз встречались.

— Здравствуйте, — ответил он неловко. — Я мимо шел…

Она посмотрела на него ясным взглядом и неожиданно сказала:

— Будет вам хорониться.

Вербин остолбенел. Он понял, что она знает о его тайных приходах сюда, смутился и не знал, что сказать.

Они молча постояли на месте и так же молча, не сговариваясь, побрели в лес.

2. Даша и Вербин медленно шли по лесу. Густая высокая тень окружала их, прорезанная во всех направлениях солнечными лучами, в которых слегка дымился воздух, солнце вспыхивало слепяще и гасло в кронах деревьев. Лес напоминал огромное, с высокой крышей, тенистое помещение, в которое сквозь щели и отверстия с разных сторон проникал свет, открытые поляны были просто затоплены светом.

Голоса невидимых птиц звучали громко и внятно в емкой тенистой глубине, легкий, парящий шум бежал по деревьям из края в край леса.

Вербин все еще испытывал неловкость. Он озирался, щурился, глядя вверх, и был смущен и рассеян. Даша остановилась и прислушалась: сильный и звонкий птичий голос, возникший из общего гомона и звучащий отдельно от него, отрезанно или как бы над ним, катился по лесу.

— Дрозд, — сказала Даша. — Чай пить зовет. Слышите? «Кто скорей… кто ско-рей… чай-пить, чай-пить… Выпьем, выпьем, выпьем… Ну-ка, кто ско-рей…» — Она улыбнулась. — Певун. И насмешник, других птиц дразнит.

— Похоже, будто стихи читает, — Вербин прислушался к медлительному речитативу.

— Стихи? — переспросила Даша и призналась бесхитростно: — Я и не думала никогда.

Они постояли и двинулись дальше.

— Слышите, застрекотал? Это он волнуется, — объяснила Даша. — Наверное, нас услышал. А вот зяблик… Сначала позвал — «пинь-пинь», а теперь запел, на весь лес старается. Тоже любит петь, целый день слышно. Бойкая птичка, смышленая, только драчлив, никого к гнезду даже близко не подпустит. А и то хорошо, о семье думает. — Даша улыбнулась. — А это свиристель…

Из зарослей донеслись негромкие, но высокие и протяжные трели, будто кто-то сыпал на каменные плиты легкие серебряные монетки. Он стоял задрав голову, от игры солнца в листьях рябило в глазах. Ему снова показалось, что все это уже было когда-то — голоса птиц, солнечная рябь, лес, он сам, стоящий с задранной головой, и молодая ясноглазая, светловолосая женщина, стоящая рядом. Он не мог вспомнить, когда и где это было, да и было ли, — что-то смутно проступило из времени, показалось на миг и тут же растаяло.

— Даша, вы всех птиц знаете? — спросил Вербин.

— В нашем лесу всех, — ответила она.

— А растения?

— Только наши, чужих не знаю.

Они вышли на поляну, заросшую высоким кипреем.

— Это иван-чай, — сказала она. — Из него полотно ткать можно, веревки вить, муку для лепешек толочь, мне мама говорила, в голодные годы все им спасались. Он и лес от пожаров лечит, пепелища затягивает.

— А почему чай?

— Из него чай хороший. Вкусный, душистый… А вот эта травка чистотел. У нас говорят — ласточкина трава, от веснушек помогает.

— А от комаров? Меня здесь комары замучили…

— От комаров другие травы. Мы пижму рвем — ни комаров, ни мошек, ни мух. А можно еще бузину, тоже помогает.

— Откуда вы все это знаете?

— В лесу живу, — улыбнулась она.

— Не скучаете?

Она молча и серьезно подумала и покачала головой.

— Осенью грустно, — сказала она тихо, — когда дождь долго идет. В этом году тоже затянет.

— Почему вы думаете?

— Знаю… Если на Мефодия дождь, потом сорок дней будет. Хоть раз в день да капнет. А Мефодий завтра.

— А вдруг завтра не будет дождя?

— Будет. Теплый, — сказала Даша. — Ворон в лужу макнулся, галки стаей высоко кружат, гуси в воде полощутся. Ночью облако светлое около месяца было да круг в нем, это к частым дождям.

Она, как и баба Стеша, знала погоду заранее.

— Интересно, — сказал Вербин. — А на лето вы погоду знали?

— На Григория, в январе, иней большой был, к теплому лету. Потом Евдокия в марте, ее еще Плющихой зовут. Какая Евдокия, такое и лето. Если в этот день тепло, то и летом тепло, а если мокро, то и летом так. А в мае Мокей указывает, его мокрым зовут. На Мокея мокро — все лето мокро. В мае и Пахом. На Пахома тепло — все лето теплое будет.

— Вы все дни так знаете?

— Что ж тут знать, — улыбнулась Даша. — За Евдокией Федот. На Федота если снег занесет, долго травы не будет.

— А ваш день когда?