— Что мокнешь? — спросила она. — На лугу уже все попрятались, только за дальними копнами мелькали последние разбегающиеся фигуры. — Дай-ка руку. — Варвара протянула ему ладонь, схватила его и с силой втянула в копну.
Они сидели рядом, молчали, дождь шарил вокруг, сбиваясь поодаль в сплошную водную мглу.
Варвара вдруг обняла его и, прижавшись, поцеловала в губы долгим сильным поцелуем, у него даже дыхания не хватило. Потом она успокоилась и сидела, держа его руку; они не шевелились.
Вербин наклонился вперед, исподлобья глянул вверх.
— Не переждать, — сказал он, оглядывая небо.
— А ты спешишь? — насмешливо спросила Варвара, выпустив его руку. — Или худо тебе?
На лугу под дождем бродил среди копен возчик Прохор.
— Где Варька? Бабы, Варьку не видели? — спрашивал он, всматриваясь в фигуры под копнами.
В ответ раздавался смех и неразборчивые в шуме дождя громкие веселые голоса.
— Варьку не видели? — нагнулся Прохор к следующей копне.
— Не уследил? — засмеялись женщины. — Плохой из тебя, Прохор, сторож! Зазнобу не устерег!
— Ну, это мыслимо ли дело! — подал голос из-под соседней копны другой возчик. — Ее устеречь — сторожей не хватит. Всем колхозом не устережем!
Прохор шел от копны к копне, одежда его насквозь промокла, волосы слиплись, струи воды текли по лицу, как будто он заливался слезами; он морщился, то и дело утирался ладонью, но, чуя неладное, поисков не прекращал.
— Что ты молчишь все? — спросила Варвара у Вербина. — Только я одна и говорю. Вроде как за двоих. Ты свое скажи… или сделал бы что… Учи тебя! — произнесла она с досадой. — А спрашивать, так и вовсе без пользы — не ответишь. — Она помолчала. — Не пойму я тебя, мужик ты видный, здоровый, а вот… — Она вздохнула огорченно. — Ласки хочется. Как-то у нас с тобой ни два, ни полтора. Ежели по душе я тебе, так люби меня. А нет, так и скажи. Мне тебя вроде понукать приходится. Ты как девочка нецелованная: и хочется, и колется, и мама не велит.
Прохор подобрал с земли вилы и двигаться стал проворнее, на лице его появились злость и отчаяние. Ругаясь, он обегал ряды копен, тянувшиеся через луг.
Вербин и Варвара сидели не шевелясь и смотрели на потоки воды, молотившие землю.
— Алеша… — ласково и жалобно позвала Варвара, глядя на него сбоку. — Алешенька…
— Где она, стерва?! Покажите мне ее! И его покажите! Я им дам ласки-забавы! — метался между копнами с вилами в руках Прохор. Голос его то доносился издали сквозь шум дождя, то пропадал.
Они сидели не двигаясь и молчали. И вдруг в пелене дождя неведомо откуда и как возникло лицо Даши — Вербин сначала даже подумал, что ему почудилось, — она застыла и не отрываясь смотрела на них расширенными, немигающими глазами.
— Ну что уставилась?! — зло спросила Варвара. — Что надо?! Не видела?!
Даша отступила на шаг, потом еще, ее лицо потеряло отчетливость, стало нерезким, размытым в струях воды и больше угадывалось, чем было видно; только широко открытые глаза какое-то время выделялись зрачками из гущи ливня, потом и они исчезли.
Вербин встал и сделал вперед несколько шагов. По всему лугу гулял дождь. Вербин увидел ряды копен, лес, бегающего с вилами Прохора, но Даши не было нигде, словно она растворилась в дожде.
— А, вот они! — заметив его, закричал Прохор и побежал к нему, тряся вилами на бегу.
Продолжая бежать, он взял вилы наперевес, точно шел в штыковую атаку. Он уже был близко, когда из-за копны неожиданно появилась Варвара. Прохор остановился, не добежав.
— Ты что это вздумал?! — спросила она грозно. Он опешил и молчал, тяжело дыша. — Я тебя спрашиваю: очумел?!
Она шагнула вперед, вырвала у него вилы и, размахнувшись, с силой ударила его черенком пониже спины. Прохор дернулся, косо изогнулся и отступил, она пошла за ним, гоня ударами впереди себя; при каждом взмахе он вздрагивал и пятился, стараясь увернуться. Не обращая внимания на дождь, из копен вылезли зрители, все смеялись и что-то кричали, но Вербин уже не слышал — он быстро шел в сторону леса.
4. Дождь вскоре кончился, показалось солнце, в лесу влажно заблестели листья и трава, на ветках повисли светлые, прозрачные капли, и каплями украсились тонкие паутины. Вербин вышел на поляну, окруженную густыми зарослями.
— Даша! — позвал он. — Даша!..
Но ее нигде не было, он пересек открытое пространство и, озираясь, стал прочесывать чащу — ее нигде не было. Уже потеряв надежду, он повернул назад и вздрогнул: с отсутствующим видом она стояла, прислонясь к стволу большого дерева.
— Даша… — сказал он с какой-то виной.
Она молча покачала головой, то ли не приняла оправданий, то ли просила не говорить.
Во всем этом была некая странность. Странность состояла в том, что по внешней причине вины за ним не было, они оставались чужими, едва знакомыми людьми, не обязанными друг другу ничем, и он был волен в поступках, как и она, ни права на упрек, ни тем более на осуждение никто из них не имел; но вот по неизвестной, необъяснимой, не называемой вслух и в мыслях причине угадывались и вина, и упрек.
— Вы были правы, — сказал он и умолк. — Сегодня пошел дождь.