Свет на исходе дня

Чем дальше, тем больше он креп в своем мнении. Числишься мужиком — с тебя спрос, а не можешь — уйди, не будь обузой. Либо ты мужик, либо пустое место, лей слезы в сторонке. А третьего не дано.

И он рвался в куски, тянул из себя жилы, чтобы у них все было, все, что положено.

С Верой они познакомились в бухте Врангеля, куда она приехала по набору на строительство порта. Берега плавно замыкали красивую круглую бухту, над которой со всех сторон поднимались сопки, и лишь на противоположной стороне бухты, как брешь, зиял выход в открытое море.

Непрерывный овал гор неожиданно и странно вдруг разрывался, обнажая дальний неограниченный простор воды и неба. Стоило вечером выйти из бухты в море и подняться на перевал, как вдали, на излете взгляда, за темным пространством моря можно было увидеть мерцающее скопление огней: то была Находка.

Они получили комнату в общежитии, но позже бухта Врангеля им наскучила, они переехали в Находку, где устроились на судоремонтный завод. Сначала они снимали комнату неподалеку от Внутренней гавани, но очередь на квартиры была большая, и хотя на окрестных сопках строились новые дома, ждать можно было не один год.

Они поразмыслили и купили небольшой дом на окраине Владивостока, деньги у Жвахина были.

Владивосток Жвахин выбрал не случайно. Уж если оседать, то в таком месте, где тебе нравится, хватит с него глухомани.

Вера была расторопная, бойкая девушка, хозяйственная и смышленая. Она живо привела дом в порядок, вымыла, выскребла все закутки, и дом вскоре стал уютным и обжитым.

Она работала швеей, ловко управлялась по дому, была шумной, веселой, часто смеялась, ее громкий голос был слышен то в одном конце дома, то в другом.

Жвахин работал шофером на грузовике. Целый день он возил грузы по городу, то и дело подрабатывал — возможностей было пруд пруди, он не упускал ни одной.

Он часто выезжал в районы, там машина была нарасхват, и Жвахин дни и ночи трясся в кабине, мотался по всем дорогам, когда другие шоферы отсыпались. Он не щадил ни себя, ни машину, переспит час-другой — и за баранку.

Жена спокойно переносила его частые отлучки: каждая сулила доход. Вера и сама была оборотистой, подрабатывала шитьем, радовалась, если в руки плыл заработок. Была в ней жадность молодости, ей всего хотелось и все казалось мало, мало, — никак не могла насытиться.

Они не виделись почти — надо было поспеть всюду. Она не отговаривала его никогда, сама могла надоумить, если узнавала, что кому-то нужна машина.

Дом их стоял на узкой горбатой улице, петлявшей по склону сопки на окраине Владивостока. Отсюда открывался Амурский залив: широкая, гладкая поверхность воды, меняющая цвет в зависимости от погоды, причалы, мелкие суда, береговые постройки… Дом был виден с залива, один из многих частных домов, рассыпанных по громадной сопке, которая круто поднималась над пологим берегом; дома росли один над другим, образуя уступчатые террасы, издали казалось, что они отвесно карабкаются в небо.

Город лежал по берегам бухты Золотой Рог, старая его часть поднималась постепенно вверх, ближе к сопкам начиналась путаница крутых переулков, дворов, каменных лестниц, выше начинались новые районы, большие белые здания выглядели красиво, а еще выше, над ними, сопки были покрыты россыпью мелких деревянных домов, уползающих под самое небо.

Сверху были видны проливы, гористый Русский остров — город обволакивал пади и склоны, растекался по берегам заливов, маленьких бухт, полуостровов, застроенные мысы выступали в море, но и море причудливыми бухтами и заливами проникало внутрь города.

Во Владивостоке не было ни одной улицы ровной от начала до конца. Человека на каждом шагу подстерегал спуск или подъем, многие улицы и переулки извилисто петляли среди склонов, из оврага в овраг, ныряли вверх-вниз, крались узкими лощинами, чтобы внезапно вознестись к небу, откуда весь город и соседние сопки, и бухты, и заливы, и мысы оказывались под ногами.

Внизу причалы порта тянулись рядом с улицами, вдоль трамвайных путей, подбирались к задворкам, и временами казалось, что на улице тесно от палубных надстроек, труб, мачт, антенн, стрел лебедок, высоких бортов и трапов, в разных местах нос или корма вплотную подступали к домам, могло сдаться, что корабль ненароком вошел во двор.

Бухта Золотой Рог была всегда полна движения. Во всех направлениях по ней сновали буксиры, катера, бункеры и то и дело вплывали или медленно отваливали от причалов огромные океанские суда.

День и ночь в порту ползли составы, лязгали вагоны, вращались стрелы кранов, плыли на тросах грузы, день и ночь над причалами, подъездными путями и окрестными улицами смешивались короткие, сдавленные, сиплые гудки судов, свистки тепловозов, металлические голоса станционных и портовых динамиков, перестук колес, скрип лебедок, звонки кранов, и не было и минуты тишины или неподвижности. Бухта Золотой Рог не знала покоя.