Свет на исходе дня

Впервые он подолгу был дома один. В середине дня из школы приходила дочь, обедала, шла гулять, потом садилась за уроки. Под вечер с работы возвращалась Вера. Она приносила с собой оживление, веселую, легкую суету, дом наполнялся отголосками разноликой городской жизни. Все дни Вера была неизменно ласкова и весела, точно ничего не случилось.

Но однажды, проснувшись среди ночи, Жвахин не обнаружил ее рядом. Он слез с кровати, ощупью добрел до порога и сквозь неплотно притворенную дверь обостренным за время слепоты слухом уловил в глубине дома приглушенный плач.

Он стоял на пороге, вслушиваясь в горькие, безутешные рыдания. Жвахин понял, что днем она крепится и не подает вида, а ночью бессонно лежит рядом с ним, спящим, съедаемая тоской, и глушит готовый вырваться плач.

Жвахин вернулся в постель и долго размышлял над тем, что узнал. Позже он услышал крадущиеся шаги и притворился спящим. Вера осторожно легла, притихла, но еще долго не спала, лишь под утро ее сморил тяжелый, беспокойный сон.

С этой ночи он все время думал, как поступить. Без спешки, но и не медля Жвахин доходил до решения.

Время от времени его навещали знакомые шоферы, он попросил одного из них, Ильина, заехать за ним в назначенный день.

По шоссе, вдоль которого тянулись пансионаты и дома отдыха, они выехали из Владивостока, миновали шахтерский город Артем и добрались до аэродрома.

— Слушай, что это ты надумал? — повторял Ильин, пока они ехали.

— Крути, — отмахивался Жвахин и морщился, кривя рот и пожевывая губу.

Они приехали на аэродром, Жвахин попросил отвести его к кассе.

— Да ты что удумал?! — разволновался Ильин.

— Давай, давай… веди, — с досадой подтолкнул его Жвахин.

Он купил билет, они отошли от кассы и сели в зале ожидания.

— Может, вернешься? — снова спросил Ильин.

— Хватит! — Жвахин пристукнул рукой подлокотник кресла.

— Зря ты, ей-богу, — жалобно сказал Ильин. — Вера славная баба.

— То-то и оно. Не хочу, чтобы она терпела.

— А так ей будет еще хуже…

— Слушай, что ты меня достаешь? — зло спросил Жвахин. — Мне сорок, ей — двадцать восемь! Разница есть?!

— Есть…

— Я теперь слепой! Калека! Понял?! Что ж мне, жизнь ей портить?!

— Может, пройдет еще…

— Пройдет — вернусь.

— Надо было обождать…

— Мне виднее, — ответил Жвахин и усмехнулся: глаза не различали ничего вокруг.

Вскоре объявили посадку, Жвахин взял Ильина за локоть, они направились к стоящему неподалеку «АН-2».

— Она не должна знать, где я, — предупредил Жвахин. — Понял?

— Не нравится мне все это, — кисло ответил Ильин.

— Сидеть будем вместе, — усмехнулся Жвахин. — За соучастие тоже полагается.

Самолет летел три с половиной часа с одной посадкой по дороге. Жвахин представлял землю сверху: покрытые лесом сопки, глухие распадки, узкие лощины, в которых петляют извилистые ручьи, редкие таежные деревни, одинокие заимки…

Но мысли его были заняты другим: он думал, как Вера узнает о его бегстве.

Попутчики помогли сойти ему по крутому железному трапу, и один из них, за которым пришла машина, довез его до поселка. Здесь ему тоже повезло: от рудника шел попутный грузовик на побережье.

Дорога лежала вдоль бурной горной реки, которая металась и кипела, сдавленная ущельем. Жвахин напрягал память: горы впереди разойдутся в стороны, ущелье сменится покатой долиной, и река станет спокойной и тихой.

А потом с одного из пригорков откроется океан. Всю дорогу Жвахин напряженно ждал. Наконец машина взлетела на бугор и стремглав кинулась вниз, где густо копился свет.

— Океан? — тихо спросил Жвахин.

— Океан, — подтвердил шофер.

Позже дорога свернула в сторону и вдоль берега привела их в поселок; Жвахин вылез и беспомощно стоял на месте, не зная, куда идти.

Машина ушла, стало тихо, он медленно побрел наугад, потом услышал шаги, остановился и, когда звук приблизился, спросил дорогу. Ребенок — это был мальчик — не понял, что он слеп, стал бойко объяснять, Жвахин перебил его:

— Погоди, я не вижу. Ты проводи меня.

Он вспомнил, пока они шли, запах морской воды, рыбы, водорослей — всепроникающий запах моря, которым был пропитан весь поселок. Запах восстановил в памяти давнюю картину: редкие ветхие ограды — колья и покосившиеся жерди, голые, неухоженные дворы, пустыри и вытянувшиеся вдоль берега дома.

Они вошли в калитку. «Не зови никого, иди», — сказал Жвахин мальчику, и тот ушел. Жвахин стоял на месте до тех пор, пока в доме не стукнула дверь и женский голос спросил:

— Вам кого?

— Тетя, это я, — сказал Жвахин в направлении дома.

Сначала было тихо, потом раздался короткий, сдавленный, похожий на рыдание крик, женщина с воплем кинулась к нему, обхватила двумя руками и прижалась мокрым лицом.

— Господи, Коля, боже мой!.. — Она судорожно вцепилась в него и, захлебываясь слезами, стала что-то бессвязно говорить, припадая к нему и отстраняясь.

Позже она успокоилась, уняла плач и сказала с укоризной:

— Забыл, забыл свою старую тетку!