Свет на исходе дня

Он на самом деле редко о ней вспоминал, они не виделись почти двадцать лет. Когда-то они жили все вместе, позже отец и мать расстались, Жвахин ушел из дома, и тетя Ксения осталась одна в пустом просторном доме, который Жвахин знал в детстве.

Он редко вспоминал о ней. Тетка находилась в таком отдалении от его существования, что ее как бы и не было, и позже, когда умерли родители, он изредка думал о Ксении — как-никак последняя кровная родня.

Жизнь одолевала суетой, и где тут было помнить об одинокой старухе, которая обитала в маленьком глухом поселке далеко на побережье, — своих забот хватало выше головы.

В молодости тетя Ксения была горожанкой, и хотя многие годы с тех пор кочевала с братом по рыбацким поселкам, она сохранила привычки своей давней городской молодости: теплый пестрый халат, крепкий кофе, сигареты, журналы и патефон со старыми пластинками.

Они постояли молча, держась друг за друга. Ксения повздыхала печально, вытерла лицо и сказала уже спокойно:

— Ну, пойдем, Коля, пойдем…

Они направились в дом — она впереди, он сзади, ведомый звуком ее шагов, будто поводырем. Она легко внесла на крыльцо свое маленькое, сухое тело — он не услышал и упал на ступеньках.

— Ах!.. — испуганно вскрикнула тетка. — Что с тобой?! Разве можно так неосторожно?! Оступился?

— Я не вижу. — Жвахин поднялся.

— Почему? — спросила она с недоумением. — Не заметил?

— Я вообще не вижу, — ответил он. — Ослеп.

Он не услышал в ответ ни звука, она с ужасом всматривалась в его застывшие и как бы неживые глаза. Жвахин понял ее испуг. Он понял ее недоверие, дурноту, ошеломительный страх, пронизавший ее всю.

— Как?! — прошептала она чуть слышно. — Совсем?!

Он сказал, что разбился на машине. Ксения тихо безутешно плакала, полностью погружаясь в горе, иногда стонала, точно от боли. Это была ноша, непомерная, как смерть, непосильная тяжесть придавила к земле немощное старческое тело, кромешная чернота окутала ее с головой; силы ее оставили, она села на ступеньки и долго и неподвижно сидела, свыкаясь с несчастьем.

Жвахин не знал, сколько прошло времени. Ксения горестно повздыхала, потом ослабевшим, сиплым от плача голосом позвала его в дом, усадила и стала накрывать на стол.

За едой он рассказал ей о своем отъезде из дома. Она никак не могла взять в толк, что произошло.

— Не хочу быть обузой, — сказал Жвахин.

— Как же так… — голос у нее был растерянный, — жена приходит, а тебя нет? Как же так?

— Переживет.

— Да ты… ты!.. — Ксения возмутилась и не нашла слов.

— А лучше будет, если она лямку станет тянуть? Терпеть и молчать? Я решил.

— За нее?! За нее?! — закричала Ксения. Ее низкий, прокуренный голос дрожал от негодования.

— И за нее, и за себя, — ответил Жвахин как можно спокойнее, чтобы рассудительностью успокоить тетку. — От меня теперь мало проку. А ей…

— А ты ее спросил?! — перебила его тетка.

— Я сам знаю.

— У меня нет слов! Зачем тогда жениться?!

Они долго молчали. Ксения часто хрипло кашляла, дым и беспокойство мешали ей свободно дышать.

— Ты не понимаешь, что ты наделал, — с горьким сожалением сказала она. — Бедная женщина… Мечется, наверное, не находит себе места… — Ксения помолчала и крикнула: — Она же твоя жена!

— Устроится… — слабо усмехнулся Жвахин.

— О господи! — Ксения снова закурила и от волнения сломала спичку. — Когда же вы, мужчины, научитесь понимать женщин? А если она тебя любит?

— Любит? — Жвахин наморщил лоб, точно не понять было, о чем речь. Но и усмешка была в его голосе, что-то едкое, от лукавого.

— Черт знает что! — Тетка задохнулась от возмущения, стала кашлять, поперхнувшись дымом. — Ну и ну! — произнесла она сквозь кашель.

— Я знаю, каково ей, — с досадой сказал Жвахин. — Надо было найти выход.

— Выход?! Да?! Выход?! Ты думаешь, ты нашел выход?! — вскричала Ксения в ярости.

Он не сразу ответил, долго молчал, думал и наконец сказал:

— Она сама решит, подходит ей это или нет.

— Как?! Как?!

— Захочет — найдет, — сказал он кратко, будто закончил разговор.

Слова отчетливо повисли в пространстве над столом, врезались в тишину и остались в ней как итог.

И Ксения ничего больше не сказала, глубоко затянулась и задумалась, как бы разглядывая эти зримые, висящие перед ней слова, в которых угадывались сомнение и вопрос: захочет ли?

Они стали жить вместе в старом скрипучем доме. Жвахин вскоре вспомнил его весь — пороги, ступеньки, двери, мебель, — мог передвигаться самостоятельно.

Он даже один выходил во двор, вслушивался в отдаленный шум прибоя. Каждый день тетка водила его на берег. Волны набегали на пляж, океан терпеливо отсчитывал их, безостановочно мерял время, но для Жвахина время исчезло. Оно стало сплошным, неподвижным и потеряло ход; лишь день менял ночь — свет и темень он различал.

Итак, они жили вдвоем в старом доме, отзывавшемся скрипом на каждое движение, на порыв ветра или содрогание земли.

Как ни странно, спать они ложились поздно, полуночничали в разговорах, вернее, говорила одна Ксения: изголодавшись по общению, она наверстывала долгие годы одиночества и молчания.