Свет на исходе дня

Он отправился на автобазу, его тут же взяли, предложили общежитие. Жвахин снова возил грузы по городу — вверх-вниз по крутым улицам, гляди в оба, то едва взбираешься, мотор в обмороке, груз на плечах виснет, то вниз смотреть страшно, вся надежда на тормоза. Но мысли его все дни были заняты одним вопросом: что дальше?

Однажды он подъехал к школе, в которой училась дочь. Он увидел ее в стайке детей. Лида несла на спине ранец, в руке держала мешочек с тапками и размахивала им в такт шагам; иногда движением спины и плеч она вскидывала ранец повыше и еще ухитрялась подпрыгивать на ходу.

Жвахин смотрел на нее, забыв обо всем. Должно быть, его неотрывный взгляд задел ее, как прикосновение, она неожиданно остановилась и стала озираться. Потом она пошла дальше, но снова остановилась, недоумевая.

Жвахин смотрел на нее из кабины, морщился, кривя рот и пожевывая губу. Его неодолимо потянуло выскочить из кабины, рвануться к дочери, схватить, сжать, зарыться лицом в курточку, — он закрыл глаза, стиснул баранку и лег на нее головой.

Когда он пришел в себя, Лида уже бежала прочь, догоняя детей; Жвахин расстегнул ворот, перевел дыхание и ладонью вытер лицо.

С тех пор он часто приезжал сюда. Он ставил машину на противоположной от школы стороне улицы и смотрел из кабины, пока дочь не скрывалась из виду.

В один из дней он по привычке подъехал к школе и остановился на противоположной стороне. Лида долго не появлялась, дети, с которыми она обычно возвращалась, уже ушли, ее не было.

Жвахин подумал, что она по какой-то причине осталась дома, и собрался уехать — завел мотор и выжал сцепление, — когда она вышла.

Должно быть, в школе у нее что-то стряслось, вид у нее был грустный, и она не шла — плелась. Он и себя помнил таким, когда не хотелось идти домой, а будущее выглядело чернее тучи. Острая жалость резанула сердце: это был его ребенок!

Это была его дочь, которая с младенчества верила в его могущество, и сейчас ей было плохо, а он, отец, не хотел ей помочь.

Жвахин не выдержал. Он вылез из кабины и застыл у подножки, держа дверцу открытой. Лида медленно брела по другой стороне улицы, рассеянно помахивала мешочком для сменной обуви, мысли ее были поглощены школьными горестями.

Она пока не знала еще, что все это пустяки — детские обиды, огорчения, — забудутся вскоре, канут без следа, а потом, позже когда-нибудь, те из них, что удержатся в памяти, потеряют к тому времени свою печаль и безысходность и вызовут лишь улыбку: то будут милые сердцу подробности далекой, чудесной поры.

Но сейчас она верила в их огромную величину, они были настоящим большим горем — застили свет.

Лида безучастно скользнула взглядом по машине и побрела дальше. Потом вдруг остановилась и неуверенно посмотрела еще раз.

Они смотрели друг на друга через улицу. Он видел ее недоумение, испуг, потом в лице появилась растерянность. Она рванулась к нему, пробежала несколько шагов, остановилась и стала медленно, недоверчиво приближаться, не сводя с него глаз.

Жвахин обнял ее молча — что он мог сказать? — да и горло отказало, сдавленное спазмом. Потом он сел на подножку, поправил на дочери шарф и застегнул верхнюю пуговицу.

— Почему не застегиваешься? — спросил он так, будто это было самое главное, что интересовало его сейчас.

— Папа, ты где был? — спросила Лида. — Лечился?

Жвахин покивал, держа ее за рукава куртки; он старался проглотить ком, который застрял в горле.

— Мама говорила, ты лечиться уехал. — Лида посмотрела на его глаза. — Ты уже вылечился?

— Не совсем, — ответил Жвахин.

— Но ты уже видишь? Это твоя машина?

— Что у тебя стряслось? — спросил он.

— Откуда ты знаешь?! — Она удивленно расширила глаза, потом вспомнила свои огорчения и помрачнела. — Маму в школу вызвали.

— Поведение?

Она кивнула. Но беда в присутствии отца уже не казалась ей столь ужасной: он к ее шалостям относился снисходительно.

— Ты уже совсем вернулся? — спросила Лида. — Пойдем домой.

Жвахин покачал головой и сказал тихо:

— Я еще не вернулся.

— Как?! — не поняла и не поверила она. — Ты ведь уже здесь!

— Я еще не закончил, еще лечусь. — Жвахин старался не смотреть ей в глаза.

— И ты не пойдешь домой?!

Он снова покачал головой, но она продолжала смотреть на него — смотрела и ждала.

— Я — потом… позже… — Жвахин видел, что для нее это загадка, она никак не могла понять, почему он не может пойти с ней домой, но и объяснить ей он не мог.

— А маму ты видел? — спросила Лида.

— Нет еще, — сказал Жвахин.

— А что ей сказать?

— Ничего. Можешь сказать, что видела меня. Я потом приду, когда поправлюсь. Приду и все объясню.

Оглядываясь, она медленно уходила, он смотрел вслед — она шла, шла, еле передвигала ножки, вид у нее был растерянный и недоумевающий.

На другой день он ездил в порт и на товарную станцию, после обеда поехал на склад, где его ждал груз. Загрузившись, он подождал, пока экспедитор оформил в конторе накладные, и выехал из ворот.

Жвахин увидел ее сразу и сразу узнал — еще лица было не разобрать. Женщина стояла на обочине и всматривалась в каждую машину, проходящую мимо.