Свет на исходе дня

Было прохладно, дул ветер, временами принимался кропить мелкий дождь. Зябко ежась, женщина одной рукой стягивала у горла воротник плаща.

Жвахин остановил машину поодаль и вылез; экспедитор проводил его удивленным взглядом. Медленным шагом Жвахин шел по обочине, Вера не отрываясь смотрела ему в лицо, пока он приближался; он остановился, никто из них не проронил ни слова.

Со стороны, должно быть, они странно выглядели рядом — принаряженная женщина и шофер в старой ушанке, замасленной гимнастерке и темных брюках, заправленных в сапоги.

Нельзя было сказать, что Вера постарела, в лице была горечь, притупленная временем, будто после тяжелой болезни.

— Вера… — начал Жвахин и умолк. Не знал, что говорить.

Она продолжала смотреть ему в лицо. За спиной раздался автомобильный гудок, Жвахин обернулся: стоя на подножке, экспедитор постучал пальцем по часам и сел в кабину.

— Хотела глянуть тебе в глаза, — сказала Вера.

Мимо них в ту и другую сторону проходили машины, знакомые шоферы притормаживали и пялились из кабин. Один даже подмигнул и показал большой палец — одобрил выбор.

— Как же так, Коля? — устало, с горечью спросила Вера.

— Думал, будет лучше…

— Для кого?

— Для тебя…

— Обо мне думал, — усмехнулась она. Но какая-то незнакомая строгость была у нее в глазах, точно она повзрослела в короткий срок. Даже поверить было трудно, что это та самая смешливая, разбитная Вера, — он видел печаль и усталость.

— Я слепой был. Какой от меня прок?

— Эх, Коля… — вздохнула она с укоризной.

Экспедитор снова посигналил, теперь уже несколько раз и требовательно, — Жвахин не обернулся.

— Вера, я калека был, — сказал Жвахин. — Обуза! Камень на шее! А у тебя вся жизнь впереди!

Вера печально покивала и снова вздохнула с тяжестью.

— Зачем тогда жениться, Коля?

— А затем, что каждый свою ношу тянет. Я тянул, пока мог. А не могу, нечего тебе жизнь портить.

— Да что ж, я за тебя из корысти пошла? И жила с тобой из-за выгоды? Ах, Коля, Коля… Значит, случись со мной несчастье, и ты б меня бросил? Все равно пользы никакой…

— Ты мучилась со мной.

— Мучилась, — подтвердила она. — Ну и что?

Экспедитор вылез из кабины и подошел к ним:

— Слушай, ухажер, у нас груз. А ты тут…

— А ну, вали отсюда, — зловеще прищурился Жвахин. — Вали, пока я тебе…

— Коля… — остановила его Вера.

Жвахин тяжело смотрел экспедитору в лицо и ждал, кривя рот и пожевывая губу. Экспедитор вернулся к машине и стал нервно прохаживаться вдоль борта.

— Вера, я не знаю, кто прав, — хмуро сказал Жвахин. — Все время об этом думаю. Этого никто не знает.

— Я знаю, — сказала Вера.

— А я нет. И пока я тебе ничего не скажу.

Она повернулась и пошла прочь. Жвахин постоял, глядя ей вслед, и направился к машине. Экспедитор сидел в кабине.

— У тебя что, другого времени не нашлось? — спросил он примирительно, показывая, что уже остыл.

Жвахин глянул на него, прищурился, кривя рот и пожевывая губу.

— А ну, выйди, — сказал он тихо, даже бережно как-то, словно боялся расплескаться. Глаза его стали белыми от ненависти.

— Да ты что?! — удивился экспедитор. — Ты что?!

— Выйди, я тебе говорю, — медленно, как бы из последних сил, произнес Жвахин.

— Да ты с ума сошел! — визгливо зашелся экспедитор. — Мне груз везти!

Жвахин вылез из кабины, обошел машину и открыл дверцу с другой стороны.

— Не выйду, — строптиво ответил экспедитор и застыл с начальственной, каменной важностью, упрямо глядя перед собой.

— Вылезай, — тихо, сквозь зубы, вздрагивая от ненависти, сказал Жвахин. Вся его покосившаяся жизнь, давние обиды, свежие горести, беспокойные мысли, едкая тревога и надсаживающая душу тоска — как жить дальше? — все одно к одному свелось сейчас в этом человеке, сошлось, скрестилось, и он уже не помнил себя, лишь повторял оцепенело: — Я тебя довезу! Я тебя довезу!..

Экспедитор почувствовал опасность и вылез из кабины. Жвахин сел за руль и включил мотор. Он посидел, приходя в себя, приступ бешенства погас, он затих; лишь мучительно болела голова, просто разламывалась, он даже глаза прикрыл.

Неожиданно он подумал о Маше. Все это время она существовала где-то поодаль, на краю сознания, как бы в темноте, за пределами освещенного круга, и вдруг проступила зримо, шагнула из мрака на свет; вероятно, она думала сейчас о нем, и он вспомнил ее.

Жвахин посидел неподвижно, потом поднял голову и посмотрел по сторонам — экспедитор растерянно стоял на обочине.

— Садись, — сказал Жвахин, морщась от головной боли.

На следующий день он взял отгул. Утром с первым автобусом он поехал на аэродром. Снова он летел тем же рейсом с посадками по дороге, но теперь он мог видеть внизу покрытые лесом сопки: их длинные цепи тянулись до горизонта.

Изредка в распадках показывались маленькие таежные деревни, одинокие заимки, — показывались и тут же пропадали, канув в лесу: тайге конца-края не было.

Чем дальше, сопки становились выше и круче, лес густел, вид внизу постепенно угрюмел, дичал, — на сколько хватало глаз, простирался Сихотэ-Алинь.

По всей трассе держалась хорошая погода. Вся неподвижная, немая горная страна была затоплена солнцем. И неожиданно справа показался океан.