Читаем Свет на исходе дня полностью

Родионов сник окончательно, опустил голову, как-то по-старчески потоптался на месте и направился в вагончик. Он открыл дверь, когда его остановил крик: сидевший на крыше белобрысый парень показывал в сторону деревни. Родионов посмотрел туда и застыл: от деревни к дороге наперерез машинам бежала толпа. Первыми неслись мальчишки, за ними густо валила плотная масса людей.

Вербин стоял спиной к дороге, в грохоте моторов он не слышал крика, кто-то тронул его за рукав, он поднял голову и непонимающе уставился на дорогу — людской вал уже накатывался на колонну. Вербин смотрел с недоумением и не понимал, что происходит. Мальчишки вылетели на дорогу и безрассудно запрыгали, заплясали, завертелись среди машин — головные машины вынуждены были сбавить ход и остановиться. За мальчишками на насыпь выхлестнула толпа, залила все пространство, обволакивая машины. Через минуту стояла уже вся колонна, крик людей слился с гулом моторов.

На плацу прекратилось всякое движение, все неподвижно смотрели в сторону дороги, где вокруг машин кипело человеческое половодье, — толпа вдруг схлынула с дороги и понеслась дальше.

Вербин все еще не понимал, что происходит; он заметил, как люди вокруг него стали напряженно озираться по сторонам, а некоторые попятились и начали торопливо расходиться.

— Алексей Михайлович, уходите, — услышал он обращенные к нему голоса, — уходите скорей!

Он продолжал стоять и вдруг заметил вокруг себя открытое пространство, которое быстро расширялось: плац на глазах пустел. Вербин увидел, как окружавшие его только что люди поспешно забираются в вагончики, теснятся на ступеньках, смотрят испуганно с высоких порогов, готовые в любое мгновение захлопнуть дверь.

Он стоял один посреди плаца. Он стоял на плацу, как на сцене, — один, брошенный на произвол судьбы перед лицом стихии. Все смотрели и ждали. Затаив дыхание смотрели и ждали зрители и персонажи: люди, луга, пологие холмы, река и отдаленный молчаливый лес. Все пребывали в тревоге, смешанной с любопытством и пристальным, болезненным интересом.

Страха он не испытывал, но не по причине смелости, а просто потому, что не представлял, что его ждет: никогда прежде он не участвовал в народных драмах.

Белобрысый парнишка, сидевший на крыше вагончика, расширенными от ужаса глазами смотрел сверху, как сокращается расстояние между толпой и одинокой фигурой, стоящей посреди плаца.

Толпа нахлынула, затопила плац, окружив Вербина. Здесь было почти все население деревни, больше женщины, все были до предела распалены и кричали неистово, потрясая руками, лица их были искажены яростью, волосы растрепаны, а рты разверзнуты в крике.

Вокруг клокотала толчея, он был замурован в кипящий бетон. Задние теснили передних, толпа сжималась, сдавливала сама себя — всем телом Вербин почувствовал страшную тяжесть, — толпа давила сразу со всех сторон, сплющивала его и выжимала последние силы, он уже не мог дышать.

Стоявший за пределами толпы Родионов бросил портфель на землю и врезался в толпу. Он рвался вперед, расталкивал всех, работая кулаками, локтями, плечами, — словно проходческая машина, он пробивался сквозь толпу, которая на мгновение раздвигалась под его неистовым напором и тут же смыкалась у него за спиной.

Он прорвался к Вербину, стал перед ним, как бы прикрыв собой, и крикнул что есть силы, тряся поднятыми кулаками:

— Сто-о-й!!!

Передние умолкли и застыли. Родионов перевел дух и сердито одернул на себе одежду.

— Спятили?! — спросил он в тишине гневно.

Толпа выпустила пар и обмякла. Люди постепенно приходили в себя.

— Ополоумели… — ворчливо сказал Родионов, понизив голос. — Вот что… Разговаривать будем только с председателем. — Он осмотрелся, проверяя, дошли ли его слова до всех, и снова строго повысил голос: — А ну, пропусти!

Толпа безмолвно расступилась, образовав живой коридор. Вербин вступил в него и в полной тишине прошел к вагончику.

— Воин! — Родионов в сердцах натянул на глаза кепку стоявшему рядом деревенскому подростку, потом быстро прошел вслед за Вербиным, поднял по дороге свой портфель и ушел в вагончик.


3. Они находились в маленькой, похожей на купе комнате. Вербин на столе пытался соединить обрывки карты, Родионов смущенно смотрел на него, как ребенок, заслуживший наказание; он открыл портфель и виновато положил на стол свою карту.

— Помяли вас немного? — улыбнулся он смущенно, словно был к этому причастен. Вербин не ответил, Родионов обескураженно помялся и сказал добродушно: — Алексей Михайлович, вы рубаху снимите, женщины зашьют.

Вербин глянул, обнаружил, что рукав едва держится, но снова промолчал.

— Да, народ здесь… — покачал головой Родионов. Он сконфуженно посмотрел на Вербина и засмеялся. — Как они бежали…

Вербин посмотрел на него зло, но сдержался и снова уткнулся в карту: всем раздражал его этот низкорослый лысоватый человек — видом, разговором, несуразностью, даже своим нелепым детским портфелем.

— Под машины… прямо, как на войне, — улыбаясь, продолжал Родионов.

Вербин не выдержал:

— Вам-то что улыбаться?! Вы начальник колонны, а вы… — Он осекся, помолчал и добавил: — Я вам не нянька.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ошибка резидента
Ошибка резидента

В известном приключенческом цикле о резиденте увлекательно рассказано о работе советских контрразведчиков, о которой авторы знали не понаслышке. Разоблачение сети агентов иностранной разведки – вот цель описанных в повестях операций советских спецслужб. Действие происходит на территории нашей страны и в зарубежных государствах. Преданность и истинная честь – важнейшие черты главного героя, одновременно в судьбе героя раскрыта драматичность судьбы русского человека, лишенного родины. Очень правдоподобно, реалистично и без пафоса изображена работа сотрудников КГБ СССР. По произведениям О. Шмелева, В. Востокова сняты полюбившиеся зрителям фильмы «Ошибка резидента», «Судьба резидента», «Возвращение резидента», «Конец операции «Резидент» с незабываемым Г. Жженовым в главной роли.

Владимир Владимирович Востоков , Олег Михайлович Шмелев

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези