Талтос

Возможно, наступило ужасное мгновение. Майкл не представлял, что будет. Но, разумеется, какая-то история, какое-то длительное объяснение, какое-то отчаянное повествование должно предшествовать этому. Гордону необходимо было попытаться. Кто-то должен был попытаться. Что-то должно было случиться, чтобы предотвратить неминуемую казнь.

— Я хочу узнать имена остальных, — сказал Эш в своей обычной спокойной манере. — Я хочу знать, кто входит в ряды ваших пособников как внутри ордена, так и вне его.

Стюарт помедлил, прежде чем ответить. Он не двинулся с места, не отвел глаз от Эша.

— Нет, — сказал он наконец. — Эти имена я никогда не сообщу вам.

Его слова прозвучали с такой твердостью, столь окончательно, что ничего подобного Майкл не ожидал услышать. И человек, испытывающий боль, был недоступен любой форме убеждения.

Эш начал спокойно подходить к Гордону.

— Подождите, — сказал Майкл. — Пожалуйста, Эш, подождите.

Эш остановился и учтиво посмотрел на Майкла.

— В чем дело, Майкл? — спросил он, словно было невозможно предположить последующее.

— Эш, позвольте ему рассказать все, что ему известно, — предложил Майкл. — Пусть он расскажет нам свою историю!

17

Все изменилось. Все стало легко и свободно. Она лежала в руках Морриган, а Морриган — у нее в руках, и был вечер, когда она открыла глаза.

Что за великий сон ей приснился! Было так, словно Гиффорд, и Алисия, и Старуха Эвелин рядом с ней, и не было ни смертей, ни страданий, а они были вместе и затем даже танцевали, да, танцевали в общем кругу.

Она так хорошо себя чувствовала! Пусть все увянет — чувства все равно останутся с ней. Небо было любимого цвета Майкла — фиолетового.

И здесь же стояла над ней Мэри-Джейн. Выглядела она чертовски хорошенькой с этими желтыми восковыми волосами.

— Ты Алиса в Стране чудес, — сказала Мона, — вот кто ты такая. Я буду звать тебя Алисой.

«Все будет великолепно. Я обещаю тебе».

— Я приготовила ужин, — сообщила Мэри-Джейн. — Я предложила Эухении на вечер взять себе выходной — надеюсь, ты не станешь возражать. Когда вижу эту буфетную, то просто схожу с ума,

— Конечно. Я не возражаю, — сказала Мона. — Помоги мне подняться.

Она вскочила, освежилась, чувствуя себя легкой и свободной, как ребенок, кувыркающийся внутри, — малышка с длинными рыжими волосами, плавающими в жидкости, словно маленькая резиновая куколка с крошечными шишечками коленок…

— Я отварила ямс, рис и запекла устрицы в сыре и бройлерных цыплят в масле с эстрагоном.

— И когда же ты научилась так готовить? — спросила Мона и обхватила руками Мэри-Джейн. — Ведь нет никого похожего на нас? Я имею в виду, ты узнаешь свою кровь, правда?

Мэри-Джейн ответила ей сияющей улыбкой.

— Да, это просто удивительно. Я люблю тебя.

— Ох, как рада я слышать это! — откликнулась Мона. Они подошли к кухонным дверям, и Мона заглянула внутрь.

— Боже, ты действительно приготовила большой ужин!

— Тебе придется в это поверить, — гордо сказала Мэри-Джейн, снова демонстрируя свои совершенные белоснежные зубы. — Я умела готовить, когда мне было всего шесть лет. Моя мать жила тогда с шефом. Понимаешь? А потом я работала в модном ресторане в Джексоне, в столице штата Миссисипи, — помнишь? Это было место, где обедали все сенаторы. И я сказала им: «Если вы хотите, чтобы я работала здесь, то должны позволить мне наблюдать за работой поваров, чтобы я всему научилась». Что ты хочешь выпить?

— Молоко. Я изголодалась по молоку, — сказала Мона. — Подожди, не торопись. Полюбуйся на эти магические сумерки. Это любимое время суток Майкла.

Если бы только она могла вспомнить, кто был тогда с ней во сне. Осталось только неисчезающее чувство любви, чрезвычайно утешающей любви.

На мгновение она остро забеспокоилась о Роуан и Майкле. Смогут ли они хотя бы когда-нибудь разгадать тайну убийства Эрона? Но вместе они могут победить кого угодно. То есть если они действительно объединятся и с ними будет Юрий. Хотя участь Юрия никогда не предполагала быть вовлеченной в ее собственную судьбу.

Каждый все поймет в свое время.

Уже распускались цветы. Казалось, что сад поет. Она неуклюже оперлась на дверную раму, без слов выводя мелодию цветов; эта мелодия связывалась с самой отдаленной частью памяти, которая никогда не позволяла ей отказаться от прекрасных и самых утонченных воспоминаний — только там они надежно сохранялись. Она ощутила какой-то сильный запах — ах, сладкий аромат оливковых деревьев!

— Дорогая, сейчас надо поесть, — сказала Мэри-Джейн.

— Прекрасно, прекрасно! — вздохнула Мона, вытянув руки и распрощавшись с ночью при входе в дом