Талтос

— Я не хочу вина, Мона, благодарю вас.

Он отпустил жестом Эухению, на мгновение промелькнувшую в освещенных дверях, сгорбившуюся, злющую, всем недовольную.

Райен выглядел просто великолепно, несмотря на очевидную раздраженность. Моне он вдруг представился с огромной тряпкой в руках, стирающим пыль со всего вокруг. Она принялась смеяться снова.

Пора выпить глоток молока, а еще лучше целый стакан. Рис и молоко. Не удивительно, что техасцы едят эти продукты вместе.

— Кузен Райен, подождите минутку, — сказала Мэри-Джейн, — позвольте мне только наполнить вашу тарелку.

— Нет, Мэри-Джейн, благодарю тебя. Мона, я должен кое-что сказать тебе.

— Прямо сейчас, за обедом? Ну ладно, давай. Насколько это плохая новость? — Мона налила себе молока из картонки, пролив немного на стеклянный стол. — После всего, что уже случилось? Знаешь, в чем состоит проблема этой семьи? В закоснелом консерватизме. Меня часто занимает вопрос, не слишком ли это? Что ты думаешь на сей счет?

— Мисс Свинка, — сурово отозвался Райен. — Я разговариваю с тобой.

Мона смеялась уже едва ли не истерично. Как и Мэри-Джейн.

— Думаю, я получила здесь работу как повар, — сказала Мэри-Джейн. — И все, что мне нужно сделать с этим рисом, — добавить немного масла и чеснока.

— Опять она о масле! — Мона указала на Мэри-Джейн. — Везде масло! В этом весь секрет: поливать маслом все, что попадется на глаза. — Она подхватила ломоть белого хлеба и погрузила его в вязкую массу медленно тающего на блюдце масла.

Райен взглянул на свои часы, это был решительный сигнал, что он останется здесь не более чем на четыре минуты. И, благодарение Богу, не сказал ни единого слова о том, что заберет Мэри-Джейн отсюда.

— Так в чем же дело, хозяин? — спросила Мона. — Выкладывай. Я справлюсь с этим.

— Не знаю, сможешь ли, — тихо сказал он.

Этот ответ вызвал у нее новый взрыв смеха. Или, быть может, виной тому послужило растерянное выражение лица Райена. Мэри-Джейн не переставала хихикать, прикрывая ладошкой рот.

— Мона, я ухожу, — сказал он, — но в хозяйской спальне лежат несколько ящиков с бумагами. Это вещи, которые нужны Роуан: записи, доставленные из ее последней комнаты в Хьюстоне. — Он покосился в сторону Мэри-Джейн, будто говоря: «Она ничего не должна знать об этом».

— О да, эти ее записи, — отозвалась Мона. — Я слышала, как вы разговаривали о них в последний вечер. Ты знаешь, я слышала смешную историю, Райен, что когда Дафна Дюморье…[18] Ты знаешь, кто она была?

— Да, Мона

— Так вот, когда она писала «Ребекку», она начинала ее как эксперимент, чтобы понять, как долго сможет продержаться, не называя имени рассказчика, от чьего лица ведется повествование. Майкл рассказал мне об этом. Это правда. И ты знаешь, к концу книги эксперимент уже не имел значения. Но ты никогда не узнаешь имени второй жены Максима де Винтера в этом романе или в кино. Ты видел фильм?

— Так в чем же там было дело?

— Ну, Райен, ты всегда остаешься верным самому себе. Ты дойдешь до могилы, не произнеся даже имени Лэшера. — И снова она принялась неудержимо смеяться.

Мэри-Джейн хохотала и хохотала, словно все знала. Нет ничего смешнее, чем человек, смеющийся над шуткой, смешнее его может быть только тот, у которого не прорежется даже и следа улыбки, а вместо этого он будет смотреть на вас с неописуемой яростью.

— Не притрагивайся к ящикам, — торжественно произнес Райен. — Они принадлежат только Роуан! Но есть нечто такое, что я должен сказать тебе… Речь о Майкле… Я кое-что нашел в генеалогических записях в тех бумагах. Мэри-Джейн, пожалуйста, сядь и ешь свой ужин.

Мэри-Джейн села.

— Правильно, о генеалогии, — сказала Мона. — Bay, быть может, Лэшер знал что-то такое, чего мы не знаем?! Мэри-Джейн, генеалогия не просто увлечение этой семьи, а навязчивая идея. Райен, твои четыре минуты уже почти истекли.

— Какие четыре минуты?

Она захохотала снова. Он должен был уйти. К ней снова подбиралась тошнота, и вольно же было так неудержимо смеяться.

— Я знаю, что ты собираешься сказать, — сообщила Мэри-Джейн, снова соскочив со стула, словно столь серьезные беседы она непременно должна была вести стоя. — Ты собираешься сказать, что Майкл Карри — сам из рода Мэйфейров. Я говорила тебе!

Лицо Райена мгновенно превратилось в безжизненную маску.

Мона выпила четвертый стакан молока. Она покончила со своей порцией риса и, подняв блюдо, сняла с него крышку и положила себе на тарелку целую горку испускающих пар рисовых зерен.

— Райен, перестань глазеть на меня, — сказала она. — Так что там насчет Майкла? Неужели Мэри-Джейн права? Мэри-Джейн сказала, что Майкл из рода Мэйфейров, едва взглянув на него.

— Так и есть, — объявила Мэри-Джейн. — Я увидела сходство сразу же. Вы знаете, на кого он похож? Он похож на оперного певца

— На какого оперного певца? — спросил Райен.

— Да, на какого?