Талтос

Мэри-Джейн огляделась вокруг, повернув голову чуть влево, внимательно обводя взглядом комнату, а затем прошла вдоль кровати. Голова ее казалась очень круглой и маленькой под мягкими гладкими волосами. Она дошла до края кровати и остановилась. Когда она заговорила, голос был очень низким:

— Прямо здесь. Кто-то умер прямо здесь. Кто-то с таким же запахом, как у него. Но не он.

В ушах у Моны раздался крик, такой громкий и яростный, что показался ей в десять раз ужаснее воображаемого ружейного выстрела. Она схватилась за живот. «Прекрати это, Морриган, сейчас же прекрати. Я обещаю тебе…»

— Боже мой, Мона, тебя тошнит?

— Нет, ничего подобного! — Мона вся тряслась. Она начала напевать песенку, даже не задаваясь вопросом, что именно она поет, — просто что-то очень приятное, что, возможно, выдумала сама

Она обернулась и взглянула на кипу непреодолимо влекущих к себе коробок.

— Он есть и на коробках тоже, — сказала Мона. — Ты чувствуешь, какой он здесь сильный? Это от него. Ты знаешь, я никогда не слышала ни от одного члена семьи признания, что они чуют этот запах.

— Как же так, он здесь повсюду, — сказала Мэри-Джейн. Она стояла рядом с Моной, вызывающе высокая, с резко выступающими остриями грудей. — Он более всего чувствуется над этими коробками — ты совершенно права. Но взгляни, все коробки перевязаны тесьмой.

— Да, и помечены черным фломастером Райена. А на этой достаточно разборчиво написано: «Записи, анонимные». — Она слегка рассмеялась, головокружения как и не бывало. — Бедный Райен. «Записи, анонимные». Звучит как группа психологической поддержки для книг, которые не знают своих авторов.

Мэри-Джейн рассмеялась.

Мона довольно захихикала Она обошла коробки и опустилась на колени, стараясь не потревожить ребенка Он все еще плакал и вертелся как сумасшедший. «Это ведь из-за запаха, правда? Как и из-за всей этой глупой болтовни, воображения, фантазий». Она принялась напевать младенцу — сначала тихо, а затем в полный голос, но по-прежнему нежно:

— Принеси цветы самые красивые, принеси цветы самые редкие. Из сада, из лесной чащи, с холмов и долин. — Это был самый веселый, самый приятный псалом из всех, какие она знала, тот, который ее научила петь Гиффорд. Майский псалом. — Наши сердца переполняются радостью, наши радостные голоса поют о прекраснейшей розе долины!

— Bay, Мона Мэйфейр, у тебя есть голос!

— У каждого Мэйфейра есть голос, Мэри-Джейн. Но настоящего таланта у меня нет. Такого, какой был у моей матери или у Гиффорд. Ты послушала бы их голоса! У них были красивейшие сопрано. Мой голос гораздо ниже.

Она стала напевать, представляя себе леса, зеленые луга и цветы:

— Ох, Мэри, мы украсим сегодня твою голову цветами, королева ангелов, королева мая. Ох, Мэри, мы украсим тебя сегодня цветами…

Мона раскачивалась на коленях, положив руки на живот. Малышка нежно двигалась в такт музыке, ее рыжие волосы окружили все ее тельце, и она выглядела замечательно в околоплодных водах, словно туда добавили несколько капель оранжевых чернил. Девочка раскачивалась на волнах, невесомая, такая прозрачная, такая прекрасная. Такие крохотные пальчики на ручках и ножках. «Какого цвета у тебя глаза, Морриган?» «Я не могу увидеть свои глаза, мама, я вижу только то, что видишь ты, мама».

— Эй, проснись. Я боюсь, что ты собираешься выпасть.

— О да Я рада, когда ты зовешь меня обратно, Мэри-Джейн, ты делаешь правильно, когда зовешь меня обратно, но я молю небеса и Святую Деву Марию, чтобы у этой малышки были зеленые глаза, как у меня. Как ты думаешь?

— Лучшего цвета не придумаешь! — заявила Мэри-Джейн.

Мона положила руки на картонную коробку перед собой, от которой явственно исходил его запах. Не писал ли он эти листы своей собственной кровью? И подумать только! Его тело лежало здесь, внизу! «Мне следовало бы выкопать это тело. Я хочу сказать, все изменилось теперь. Роуан и Майклу придется с этим согласиться, или я просто не стану им об этом говорить. Суть в том, что это совершенно новые обстоятельства, и они касаются меня».

— Какие еще тела мы собираемся выкапывать? — спросила Мэри-Джейн с нахмуренным лбом.

— Ох, перестань читать мои мысли! Не будь мэйфейрской сукой, оставайся Мэйфейрской ведьмой. Помоги мне с этой коробкой.

Мона разорвала ленту ногтями и с любопытством стала рассматривать содержимое коробки.

— Мона, я не знаю, но здесь лежат вещи еще кого-то другого.

— Да-а-а, — протянула Мона. — Но этот кто-то другой является частью моего наследства, этот кто-то другой имеет свою собственную ветвь на нашем дереве, и вверх от корней к ветвям бежит мощная жидкость, наша живая кровь, и он — часть ее, он живет в ней. Ты можешь сказать, да, древняя ветвь, и пусть живет всегда и вечно, как деревья. Мэри-Джейн, ведь ты знаешь, что деревья самые древние долгожители на земле?

— Да, я знаю это, — кивнула Мэри-Джейн. — Там у нас вблизи Фонтевро растут три невероятно огромных дерева. Там есть кипарисовые деревья, у которых корни высовываются прямо из воды?