Она проплыла в кухню словно в состоянии восторженного экстаза и села за роскошный стол, который Мэри-Джейн накрыла для них. Она выставила фарфор королевы Антуанетты — самый изящный сервиз из всех в доме — с гофрированными позолоченными краями тарелок и блюдец. Умница! Ну до чего же замечательная девчонка! Как, родившаяся в отнюдь не богатом доме, девочка совершенно интуитивно выбрала самый хороший фарфор? В этой кузине скрывается масса возможностей. Но насколько рискованная натура! И как наивен оказался Райен, приведя ее к ним в дом и оставив их вдвоем
— Никогда не видела фарфора, подобного этому, — говорила Мэри-Джейн, захлебываясь от восторга. Он похож на жестко накрахмаленную ткань. И как это им удается? — Мэри-Джейн только что вошла в кухню с картонкой молока и коробкой какао.
— Пожалуйста, не сыпь этот яд мне в молоко. — Мона подхватила коробку с молоком, надорвала ее и наполнила стакан.
— Я хотела сказать, как им удается делать фарфор неплоским, не могу понять этого. Разве что он мягкий, как тесто, прежде чем его обжигают?
— Не имею ни малейшего понятия, — пожала плечами Мона, — но всегда обожала этот стиль. Эти чашки не так уж хороши в столовой: там они затмеваются стенными росписями. Но выглядят просто великолепно на этом кухонном столе, и как мудро с твоей стороны было выбрать эти баттенбургские кружевные салфетки! Я снова проголодалась, так давай же примемся за ленч. Это великолепно! Давай начнем объедаться!
— У нас не было ленча, и ты не ела ни крошки, — сказала Мэри-Джейн. — Я была напугана до смерти, что ты будешь ругать меня, что я прикасалась к этим вещам, но потом подумала «Если Мона Мэйфейр будет возражать, я тут же поставлю их обратно — так же просто, как и нашла их».
— Моя дорогая, дом сейчас принадлежит нам, — победно улыбаясь, заявила Мона
Боже, молоко было великолепно! Она расплескала его по столу, но оно было так хорошо, так хорошо!
— Выпей еще.
— Я пью его, конечно, я пью его с удовольствием, — сказала она
— Вижу, — сказала Мэри-Джейн, садясь на стул рядом с ней.
Все блюда были наполнены восхитительной, великолепной едой.
Мона положила себе на тарелку целую гору горячего риса. Не надо соуса — и так удивительно вкусно. Она начала есть, не дожидаясь Мэри-Джейн, которая ложку за ложкой бросала шоколадную пудру в свое молоко.
— Надеюсь, ты не возражаешь? Я просто обожаю шоколад. Не могу обходиться без него долго. Бывало время, когда я делала шоколадные сандвичи — можешь себе представить? Знаешь, как я их делала? Я прокладывала пару шоколадок «Херши» между двумя кусками белого хлеба, сверху укладывала ломтики банана, а потом еще посыпала сахаром. Уверяю тебя, это было восхитительно.
— О, я понимаю и могла бы чувствовать то же самое, если бы не была беременна. Однажды за один присест я проглотила целую коробку вишен в шоколаде. — Мона поглощала одну полную вилку риса за другой. Никакой шоколад не сравнится с этим. Идея вишен в шоколаде померкла. А теперь заключительная деталь. Белый хлеб. Заманчивая идея. — Знаешь, я думаю, что мне необходимы сложные углеводы, — сказала она. — Об этом говорит мне мой малыш.
Смеясь или напевая?
Нет проблем: все это очень просто и так естественно, она ощущает свою гармонию со всем миром, и для нее не составит труда возродить гармонию между Майклом и Роуан. Она снова села на место. Ее снова захватило видение небо, усеянное всеми видимыми звездами. Небо наверху вздымалось аркой — черной, чистой и холодной, а люди пели, и звезды были великолепны, просто удивительно великолепны.
— Что за мелодию ты так тихо напеваешь? — спросила Мэри-Джейн.
— Ш-ш-ш, ты слышишь это?
Райен только что вошел в дом. Она услышала его голос в столовой. Он разговаривал с Эухенией. Как удивительно было снова увидеть Райена! Разумеется, он не собирался выдворять Мэри-Джейн из дома.
Как только он вошел в кухню, Мона почувствовала жалость, увидев выражение усталости на его лице. На нем все еще был надет строгий костюм для похорон. Он должен носить костюм из креповой ткани в полоску; такую одежду носят летом все мужчины. Ей нравилось, когда мужчины летом носили такие костюмы, и она любила, когда пожилые надевали соломенные шляпы.
— Райен, присоединяйся к нам, — предложила она, прожевывая очередную пригоршню риса. — Мэри-Джейн приготовила нам целый пир.
— Садитесь поближе, и я приготовлю вам тарелку, кузен Райен, — сказала Мэри-Джейн, вскочив с места.
— Нет, не могу, дорогая, — сказал он, педантично соблюдая формальности по отношению к Мэри-Джейн, приходившейся ему сельской кузиной. — Я должен спешить, но благодарю тебя.
— Райен вечно спешит, — хмыкнула Мона. — Райен, прежде чем уйдешь, прогуляйся хоть немного по саду. Там просто прекрасно. Взгляни на небо, прислушайся к пению птиц. И если ты еще не чувствовал сладкого запаха олив, самое время сделать это сейчас
— Мона, ты поглощаешь рис в огромных количествах. Разве так нужно вести себя во время беременности?
Она постаралась справиться с приступом смеха.
— Райен, присядь и выпей стакан вина. Куда запропастилась Эухения? Эухения! Разве у нас не найдется вина?