Талтос

Когда он приближался к дому, казалось, что тот вырастал до огромных размеров. Несмотря на неяркие и редко расположенные фонари, дом тем не менее выглядел достаточно освещенным. Ученые в своих кельях…

Сквозь ряд маленьких зарешеченных окон он видел кухонный подвал, в котором две поварихи в белом выставили замешенное тесто, чтобы оно поднялось как следует. Их руки и рабочие кухонные столы из светлой породы дерева были обсыпаны белой мукой. До него донесся запах кофе — очень густой и свежий. Здесь где-то должна быть дверь… дверь для доставки продуктов и всего подобного. Он шел долго, ощупывая руками стены, и наконец дошел до нужной двери, которая давно уже не использовалась и показалась ему совершенно непреодолимой.

Но все же стоило попытаться. Он пришел с необходимыми инструментами. Возможно, здесь не было сигнализации на каждой двери, как в его собственном доме. И в самом деле, здесь все имело заброшенный жалкий вид. Когда он изучил дверь, то увидел, что она вообще не имела замка, висела на старых петлях, весьма сильно заржавевших, и на ней была всего лишь простая щеколда. К его изумлению, дверь открылась при первом же прикосновении; она издала звук, напоминающий зевоту, что его насторожило и обеспокоило. Далее он увидел каменный проход и небольшую лестницу, ведущую наверх. Свежие следы ног на лестнице, поток теплого, слегка застоявшегося воздуха, запах помещения в зимнюю пору.

Он вошел и закрыл дверь. Свет, пробивавшийся на лестницу откуда-то сверху, освещал тщательно выведенные буквы, гласящие: «НЕ ОСТАВЛЯЙТЕ ЭТУ ДВЕРЬ ОТКРЫТОЙ».

Он послушно убедился, что дверь закрыта, затем повернулся и стал подниматься вверх, пока не дошел до широкого, обитого темными панелями коридора

Это был холл, который ему запомнился. Он пошел дальше, не пытаясь ступать бесшумно в своих теннисных туфлях или скрываться в тени. Здесь размещалась официальная библиотека, как он помнил, — не вместительный архив, в котором хранились пожелтевшие от времени бесценные рукописи, а ежедневно открытый читальный зал с длинными дубовыми столами и удобными стульями, с кипами журналов, выходящих во всем мире, и потухшим, но все еще теплым камином, в котором между обгоревшими поленьями и грудами пепла кое-где тлели несколько янтарных угольков.

Он решил было, что комната пуста, но, присмотревшись внимательнее, увидел дремлющего в кресле человека — плотного телосложения, лысого, в маленьких очках, державшихся на кончике носа, в прекрасном халате, надетом поверх брюк и рубашки.

Не стоило начинать отсюда. Легко могла зазвучать охранная сигнализация. Он отступил к выходу, стараясь на этот раз не производить шума и считая удачей, что сумел не разбудить этого человека. Он вышел на большую лестницу.

В старые времена спальни размещались на третьем этаже. Так ли оставалось все сейчас? Он прошел лестницу до самого верха. Похоже, здесь все сохранилось по-прежнему.

Он достиг конца коридора на третьем этаже, прошел вниз, в другой небольшой холл и заметил свет под дверьми. Он решил, что начнет действовать оттуда.

Не постучав, он повернул ручку двери и вошел в маленькую элегантную спальню. Единственным ее обитателем оказалась женщина с седыми волосами, взглянувшая на него из-за письменного стола с явным изумлением, но без страха.

Именно на это он и рассчитывал. Он приблизился к столу.

Левой рукой она держала раскрытую книгу и правой подчеркивала слова на странице.

Это была одна из работ Боэция[15], и она подчеркивала фразу «Силлогизм — это высказывание, в котором излагается сущность определенных вопросов и достигается согласие, нечто отличающееся от того, когда согласие должно быть достигнуто посредством самих вопросов, по которым стараются прийти к согласию». Он рассмеялся.

— Простите меня…

Она смотрела на него и не двигалась с тех пор, как он появился в комнате.

— Это истина, но забавная, не так ли? Я позабыл ее.

— Кто вы? — спросила она

Хриплый тембр ее голоса и, возможно, ее возраст встревожили его. Ее седые густые волосы были старомодно уложены узлом на затылке и смотрелись гораздо лучше, чем бесполые современные модные стрижки.

— Я был груб, признаюсь, — произнес он. — Я всегда сознаю, когда бываю груб, и прошу вашего прощения.

— Кто вы? — снова спросила она в точности тем же тоном, как прежде, за исключением того, что теперь разделяла все слова паузой, дабы подчеркнуть их значение.

— Кто я? — спросил он. — Это весьма важный вопрос. Знаете ли вы, кто я?

— Нет. Разве я должна знать это?

— Не уверен. Взгляните на мои руки. Посмотрите, какие они длинные и тонкие.

— Утонченные, — отозвалась она тем же хриплым голосом; ее взгляд лишь на миг перешел на его руки и снова вернулся к лицу. — Зачем вы пришли сюда?

— Мои поступки так же просты, как у ребенка, — сказал он. — Таков единственный способ моего поведения.

— Итак?

— Знаете ли вы, что Эрон Лайтнер мертв?

Она смотрела на него еще мгновение, а затем откинулась на спинку стула, из ее правой руки выскользнул зеленый фломастер. Она отвернулась в сторону. Видимо, для нее это было ужасной вестью.