Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Однако хотелось бы начать наше исследование с категорий вне указанного перечня. Чуть выше мы отмечали, что понятие «модус художественности» семантически связано с термином философского и лингвистического происхождения «модальность», который связан в первую очередь с категориями реального (реалистического) и ирреального (нереалистического). Отличительным признаком этих категорий является их «всеохватность», то есть с их помощью можно охарактеризовать все произведения на протяжении всей их длительности. Под категорией реального здесь понимается отображение, изображение, воспроизведение действительности, подражание природе, жизнеподобие – словом, все многообразие значений, свойственных идее миметического [Литературная энциклопедия 2001: стб. 544–545][114]. Изображение реального – определенная авторская установка, которая колеблется от стремления показать, как все было «на самом деле», до предположения, как все «могло бы быть». Принимая во внимание условность литературы, принимая правила ее игры, писатель следует принципу «правдивости» изображения, «верности» передачи реального мира. Эстетическую природу этого принципа, равно как и категории реального, подтверждает специфическая «вера» читателя в возможность или даже в реальность, естественность описываемых в произведении событий или персонажей[115].

Таким образом, речь идет не о проблеме реальности художественной литературы вообще. Вымысел является презумпцией возникновения произведения, то есть оно по природе своей «ирреально». В нашем случае реальное и ирреальное представляют собой авторские (нарраторские) интенции внутри текста. В этом плане миметическим может быть даже воображаемое, репрезентированное мотивами сна, видения или сознательной рефлексии. Правдоподобное и неправдоподобное воображаемое можно наблюдать в одном и том же произведении: в романе Ф. Достоевского «Преступление и наказание» сон Раскольникова о забитой лошади находится в области возможного, сон о трихинах – в области невозможного.

Категория реального доминирует в литературе, так как имеет позитивную социокультурную репутацию в обществе. Дело даже не в том, что человечество привыкло в первую очередь решать насущные проблемы и видеть в искусстве «рупор» этих проблем, а в том, что основой ирреального дискурса, как правило, является также правдоподобное изображение, моделирующее и в фантастических условиях эксплицитно (фэнтези) или имплицитно (сказка, миф, инопланетная тема) антропоморфный мир. Без антропоморфной, обычной, естественной, эмпирически возможной основы ирреальный модус не был бы понят читателем, на которого, безусловно, ориентированы любые, даже самые необычайные, сверхъестественные, трансцендентные, кажущиеся невозможными сюжеты или персонажи.

Сказка, миф, фантастика – явления, характеризуемые через категорию ирреального. Существует целая сфера научных исследований, посвященных этой проблеме ирреального, – фантастоведение (см., например, [Ковтун 1999; Фрумкин 2004]), которое объединяет представителей различных дисциплин (в том числе, естественно, и литературоведов) и в широком смысле изучает не только science fiction (научную фантастику): «Сегодня литературоведы называют как минимум три “узла” фантастики в истории мировой литературы: фантастика фольклора, фантастика романтизма и современная фантастика» [Фрумкин 2004: 4]. В настоящее время ведется дискуссия о том, что же все-таки относить к фантастическому; например, некоторые литературоведы не считают таковым мифологию и фольклор: «Архаический мир не знает фантастики в собственном смысле слова: для современного ему сознания все в нем представляет собой абсолютную реальность» [Ковтун 1999: 163].

С осторожностью, дабы соблюсти однозначность современного термина «фантастика» как science fiction, подходят ученые и к ирреальности в романтизме. Для нас здесь важен нюанс, связанный не с этим художественным направлением, а с эстетической категорией, которая наиболее ярко в нем проявилась. Примечательно, что категория романтического определяется теоретиками как «художественно освоенная в качестве значительной, существенной или даже высочайшей ценности жизни личная самоценность человека, в единстве его внутреннего мира и внешнего самовыражения, его чувств, мыслей, стремлений и свершений» [Волков И. 1995: 115]. В контексте категории ирреального романтическое может быть представлено совсем по-другому: как фантастическое, чудесное, необычайное, зачастую ужасное, «готическое», смертельно опасное. Этот аспект романтического, воплощенный семантически, поэтически и эстетически, делал произведения подобного рода («Франкенштейн» М. Шелли, «Вий» Н. Гоголя) узнаваемыми, и современные романы ужасов («Сияние» С. Кинга и др.) продолжают данную традицию.