Танатологические мотивы в художественной литературе. Введение в литературоведческую танатологию

Танатологическая ситуация может привести и к трансформации «маленького человека», который вдруг проявляет свои лучшие качества и становится объектом возвышенного изображения. Например, в рассказе Л. Андреева «Марсельеза» персонаж, которого называли не иначе, как «маленькая свинья» или «ничтожество», совершает перед кончиной поступок, меняющий мнение о нем, меняющий характер повествования о нем:

Мы все были в палате, когда он умирал. Сознание вернулось к нему перед смертью, и тихо он лежал, такой маленький, слабый, и тихо стояли мы, его товарищи. И все мы, все до единого, услышали, как он сказал:

– Когда я умру, пойте надо мной Марсельезу.

– Что ты говоришь! – воскликнули мы, содрогаясь от радости и закипающего гнева.

И он повторил:

– Когда я умру, пойте надо мною Марсельезу.

И впервые случилось так, что сухи были его глаза, а мы – мы плакали, плакали все до единого, и, как огонь, от которого бегут дикие звери, горели наши слезы.

Он умер, и мы пели над ним Марсельезу. Молодыми и сильными голосами пели мы великую песню свободы, и грозно вторил нам океан и на хребтах валов своих нес в милую Францию и бледный ужас, и кроваво-красную надежду.

И навсегда стал он знаменем нашим – это ничтожество с телом зайца и рабочего скота и великою душою человека. На колени перед героем, товарищи и друзья! [Андреев 1990, II: 149–150]

Низменный модус сменяется героическим; уничижительная лексика замещается монументальными эпитетами и восклицательными предложениями.

В литературе встречаются и другие инверсии незначительного и значительного. При характеристике героического (см. 3.3) цитировались слова З. Минц о распространении после революции 1905 г. мыслей «о значительности и грозности “незначительного”», представлений «о негероической активности, о нетитанической и непоэтической, хотя и страшной силе» [Минц 2004: 212]. Речь идет об образе толпы, где теряется индивидуальность человека и возникают общие устремления разрушительного характера.

Этот феномен волновал еще А. Пушкина, осмыслявшего деструктивную силу русского бунта в «Капитанской дочке». Незначительное позиционирует себя как значительное: донской казак, беглый каторжник Пугачев выдает себя за государя Петра III, судит людей и распоряжается их жизнями; от рук крестьян и казаков погибают дворяне. Пренебрежительное отношение высшего сословия к низшему пронизывает многие эпизоды повести. Однако личность предводителя восстания воспринимается в тексте неоднозначно: Гринев, понимая роль Пугачева в своей судьбе, не испытывает к нему презрения, несмотря на ужасы крестьянского бунта.

Столкновение значительного и незначительного вполне вписывается в общее противостояние возвышенного и низменного, понятое в русле социальной стратификации. Это столкновение присуще многим произведениям, посвященным теме революции и гражданской войны («Конармия» И. Бабеля, «Тихий Дон» М. Шолохова, «Щепка» В. Зазубрина). Смерть, причиняемая во время социальных потрясений, – или способ демонстрации власти и самовозвышения тех людей, с мнением которых раньше никто не считался, или единственный способ выживания. В рассказе Л. Андреева «Иван Иванович» поведение главного персонажа изначально соответствуют образу «маленького человека»: его мысли заняты новым пальто, заботой о своей красоте и внешней молодцеватости, которая при встрече с дружинниками улетучивается и сменяется страхом перед расстрелом. Ивана Ивановича освобождают драгуны, и он становится виновником гибели рабочего, фактически спасшего околоточного от казни. В тексте создается контраст между неоправданным и недостойным торжеством Ивана Ивановича: