Но Мэтт пришёл к нему в комнату, перед сном — сказать, что завтра должен будет уехать с самого утра, и Макса вывести не успеет. Алекс глянул на него затравленно и жалобно; сомневаться в том, что у него стряслось что-то действительно ужасное, больше было невозможно. Мэтт, понятия не имея о причинах его состояния, вместо того, чтобы убраться подальше, зашёл в комнату и сел на кровать, совсем рядом, заставив крупно вздрогнуть.
— Что же с тобой такое? — участливо и непривычно нежно спросил он, будто говорил с ребёнком.
— Влюбился, — Алекс мрачно улыбнулся, чувствуя, что не сумеет удержать язык за зубами.
«Уходи, уходи, уходи, уходи» — вертелось у него в голове. Он знал, что если Мэтт останется, из комнаты он выйдет, уже зная обо всём.
Мэтт остался. Улыбнулся чуть насмешливо, даже не догадываясь, что вот-вот обрушится на его голову.
— В кого же?
— В тебя.
Алекс думал, что после подобного признания не сможет даже смотреть на него — будет отводить взгляд, попросит уйти, залезет под одеяло с головой, но сил у него оказалось достаточно для того, чтобы честно и прямо посмотреть Мэтту в глаза. Проследить, как меняется их выражение, как первая гримаса удивления сменяется недоверием, непониманием и чем-то ещё, чего Алекс не сумел распознать.
Это было прозрение. Мэтт понял, что творилось с Алексом в последнее время, понял, что было причиной его поведения, его вспышек раздражительности, чередующихся с апатией и каким-то болезненным состоянием.
А ещё Мэтт запоздало понял, что произошло неизбежное. То, что было предопределено ещё тогда, когда Алекс дождливым майским днём сел в его чёрный джип.
— Кажется… — они оба не узнали голос Мэтта — хриплый, низкий и перерывающийся. — Кажется, что-то такое я всегда знал. Только не мог понять, не мог уловить мысль. Уловить то, что витало в воздухе.
Алекс молчал.
— Я не знаю, что тебе ответить, — продолжил Мэтт, отводя взгляд в сторону. — Я… хотел бы сказать, что это взаимно, или хотя бы что я знаю, что с этим делать. Но нет, Алекс, я не знаю. Мне нужно подумать. Хорошо? Просто дай мне время подумать и решить, как это исправить.
Алекс только кивнул головой и вяло улыбнулся белыми губами. Мэтт больше не проронил ни слова, встал и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
_______________________________________________________________________________
*отсылка к книге Джуди Блум “Бог, ты здесь? Это я, Маргарет”
========== Глава 7 ==========
Пораскинув мозгами, Мэтт повторил Алексу всё, что тот и так уже знал.
Это не любовь, — рассуждал он. — Это только детская привязанность, это благодарность, это, может, некая симпатия, которая быстро пройдёт. Но это точно не любовь. Этого не может быть.
Какая чушь!
Не было ли это похоже на попытку отгородиться от правды? Очень даже было, и Алекс это видел. Мэтт, может, и сам это понимал, но упёрся как баран и продолжал гнуть: «Это. Не. Любовь».
Алекс даже спорить не стал. Он был слишком вымотан морально, чтобы вступать в споры. Да и к чему бы? Он не ждал отдачи, он даже не надеялся на неё, и потому доказывать собственные чувства было бессмысленно. Он только покивал на мэттовы изречения, слабо улыбнулся и ушёл к себе в комнату. Валяться на кровати, много думать, зализывать раны.
Он ведь надеялся, что станет легче. Уже тогда, когда он рассказал бабушке, должно было стать легче — и стало, правда, ненадолго. Но он наивно полагал, что, свалив Мэтту на плечи знание о своей любви, он сам избавится хотя бы от половины бремени. Он где-то читал, что не так трудно любить безответно, как быть безответно любимым и знать об этом. Это было эгоистично. Это было в какой-то мере даже подло: Алекс подспудно желал, чтобы Мэтту было также больно, тяжело и неловко, как и ему самому.
И Мэтту было. Только самому Алексу это никакого облегчения не принесло. Они страдали оба в равной степени, хоть и по-разному.
Мэтт, откровенно говоря, понятия не имел, как теперь общаться с «сыном», как он мысленно называл его в последние месяцы их дружбы. Не знал, потому что Алекс фактически «сыном» уже и не был. Он сказал всего два слова — «в тебя» — и в корне перевернул отношение к себе. Из неинтересного в сексуальном смысле ребёнка он вдруг преобразился в молодого (может, даже слишком) красивого мужчину. Мужчину, влюблённого в Мэтта.
И против своей воли, ужасаясь собственным мыслям, Мэтт начал оценивать его. Присматриваться к его движениям, мимике, слушать его голос (хотя говорил после своего откровения Алекс нечасто). Он был хорош. У него были вьющиеся светлые волосы и фарфоровое лицо. У него были тонкие запястья и длинная шея. У него были маленькие ступни — пожалуй, чересчур маленькие. И это могло бы показаться некрасивым, если бы сам Алекс имел хоть какую-то претензию на роль первого мальчишки в классе, популярного красавчика. Не бывает популярных красавчиков с золушкиной ножкой.
Но Алекс совсем не претендовал на роль заводилы класса. Теперь он претендовал на роль пассивного мэттова любовника, и его трогательные ступни как нельзя лучше шли к этой роли.