The wise man grows happiness under his feet (СИ)

Мэтт нашёл у Алекса ещё множество очаровательных маленьких особенностей внешности — выступающие ключицы, ямочки на плечах поближе к спине, ямочки на пояснице. К своему стыду Мэтт всё чаще ловил себя на желании целовать все эти ямочки, родинки, выпуклости и впадинки, которые Алекс, кстати, вовсе не пытался нарочно выставить напоказ.

Алекс вообще перестал выходить из комнаты, когда Мэтт был дома. Они жили на разных этажах, и при большом желании могли вообще не пересекаться. Они и не пересекались за очень редкими исключениями. Была пара раз, когда они сталкивались на кухне или в комнате под условным названием «библиотека», находившейся как раз на втором этаже. Каждый раз, видя друг друга, они ощущали неловкость и старались как можно скорее разойтись, но Мэтт потом признался себе в том, что жадно ловил каждую минуту, проведённую рядом с Алексом.

В «библиотеке» чтобы дотянуться до верхней полки Алексу требовалось встать на стул и вытянуться во весь рост. Задравшаяся футболка как раз открывала очаровательные ямочки на пояснице, и Мэтт спешил уйти, чувствуя, что зрелище прямо-таки выводит его из душевного равновесия.

Это было ужасно, на самом деле.

Мэтт чувствовал себя, с одной стороны, полнейшим извращенцем, а с другой — человеком обделённым и жестоко обманутым. Он усыновил Алекса, и после достаточно долгого привыкания друг к другу они стали друзьями, семьёй. Отцом и сыном в самом прямом и хорошем смысле этих слов. Мэтт нашёл то, что искал — любовь, дружбу, преданность и уют.

А теперь всё это было отобрано и разрушено. Между ними просто не могло быть той дружбы после слов, что сказал Алекс. Мэтт не мог больше погладить его по голове или обнять, не думая об этом с неправильной, извращённой точки зрения. Не мог больше не воспринимать Алекса как потенциального партнёра.

Это-то и было ужасно. То, что Мэтт готов был тащить в постель (по крайней мере, теперь это приходило ему в голову время от времени) несовершеннолетнего мальчишку, собственного приёмного сына. Это было так низко, подло и бессовестно — пользоваться его чувствами — что Мэтт и впрямь чувствовал себя мерзавцем. Извращенцем. Педофилом.

О, конечно, Алексу уже шестнадцать, и вот-вот у него начнётся школа. Они никогда не заговаривали об этом, но Мэтт был уверен, что если Алекс до сих пор не потерял девственность, то потеряет буквально через пару месяцев. Не с девчонкой, так с мальчишкой. Не с ним, Мэттом, так непременно с кем-то другим. Но подобные предположения никак не оправдывали его рождающегося вожделения. Он просто не мог, не должен был позволять себе даже думать об Алексе как о хорошеньком юном мальчике. Не должен был позволять, но не мог ничего с собой поделать.

Алекс разбудил в нём что-то. Растревожил то, что сидело глубоко внутри и, может, только и ждало минуты, чтобы проявить себя.

Мэтт перестал ездить домой, потому что боялся, что они оба могут натворить глупостей. Конечно, Алекс не знал о его ответных чувствах (по крайней мере, о его ответной похоти), но ведь подростки в шестнадцать лет часто теряют голову. Кто гарантирует, что Алекс не заявится ночью к нему в спальню? И кто гарантирует, что Мэтт выставит его вон, а не повалит на постель и не поимеет? Алекс ведь даже не будет сопротивляться.

Он будет нетерпеливо ёрзать, стонать и поскуливать, шептать его имя, сладко вскрикивать и…

И лучше об этом даже не думать. О том, каким гибким и мягким он может быть, о том, как горячо и тесно у него внутри, о том, как он будет кричать и хныкать.

Надо было просто выбросить это из головы. И Мэтт трусливо сбегал. Он дважды переночевал у сестры, дважды у матери (которая, кстати, сразу же обо всём догадалась, но смолчала), а потом снял номер в гостинице и притащил туда невысокого блондина лет двадцати пяти. Блондина с такими же тонкими запястьями и острыми ключицами, как у Алекса.

Это было поражением. Конечно, этот Дэйв был похож на Алекса, но он был почти на десять лет его старше, и вид у него был довольно потрёпанный. Мэтту очень бы хотелось верить, что это именно Алекс подмахивает ему задницей, цепляется за его плечи, кусает губы, но это было непросто. Мэтт видел и первые едва заметные морщинки вокруг глаз, и более резкие черты лица, да и ощущал опыт, которого у Алекса быть просто не могло. Дэйв не был невинной овечкой, и его очевидная искушённость всё только портила.

Мэтт не выгнал его после всего, и они остались в гостиничном номере до утра. Он мог бы заказать ему такси, а мог бы и вообще выставить, не заботясь о том, что с ним будет, но ему было лень. А ещё ему было очень паршиво на душе. Дэйв не мешал ему — просто заснул на другом краю постели, а утром деликатно смылся до того, как Мэтт проснулся.

После пятидневного отсутствия домой вернуться было всё же надо. Мэтт чувствовал себя трусом, который удрал от шестнадцатилетнего мальчишки, и после ночи с Дэйвом понял, что, оказывается, скучал по Алексу. Очень.