Поэтому Мэтт, до того прижимавший спящего Алекса к себе, повернул его за плечи на спину, склонился к нему и провёл губами по щеке, наслаждаясь мягкостью кожи. Алекс был тёплый, сонный, наверняка покорный, и Мэтту страстно захотелось повторить тот первый опыт, который он плохо помнил.
Он неторопливо скользнул пальцами под футболку, провёл по мягкому животу, по рёбрам, в это же время зарываясь носом в приятно пахнущие волосы. Алекс, кстати, пах чем-то непонятным. Это не был запах шампуня, дезодоранта, геля для душа. Это было что-то смутно приятное, не имеющее названия, почему-то очень остро чувствовавшееся. Алекс пах сам собой, никак иначе это было не описать. Мэтт не мог сказать, был ли этот запах знакомым, был ли он на что-то похож, но это, чёрт возьми, был самый приятный запах, который ему доводилось ощущать в жизни. В нём было столько естественности, столько простоты, что рядом с ним дорогие духи мэттовых бывших подстилок казались чем-то вульгарным и нелепым. Разве не лучше пахнуть в постели так — кожей, сном, самим собой, в конце концов.
Мэтт спустился чуть ниже и уткнулся лицом в футболку. Точно так же пахла и она — Алекс спал в ней около недели или полутора, и она как следует пропиталась его дурманящим естественным ароматом. Мэтт поймал себя на том, что ведёт себя как наркоман. Он прижимался лицом к тёплой, равномерно вздымающейся груди и не мог перестать дышать этим странным, притягательным запахом.
Алекс всегда спал крепко, и теперь долго не просыпался, не реагируя на прикосновения. Настолько долго, что Мэтт, нехотя оторвавшись от его ароматной шеи, крепко обнял его и шепнул:
— Алекс.
Мальчик заворочался, замычал и проснулся, сначала испуганно вздрогнув.
— Тшш, детка, ну чего ты так боишься. Это же я.
Алекс расслабился. Кажется, он догадался, что Мэтт разбудил его неспроста, и, прежде чем он успел припомнить хотя бы одну секунду их первой ночи, в его животе почувствовалась приятная тяжесть. Он сглотнул и доверчиво посмотрел на Мэтта, который неторопливо поглаживал под футболкой его тёплый бок.
Мэтт склонился и поцеловал его. Жадные пьяные поцелуи были не в счёт. Это был первый настоящий — тягучий, нежный, заставивший Алекса мелко задрожать. Теперь это было совсем иначе: не та слепая страсть, что в первую ночь, не те вынужденные и нежеланные ласки после неё. Мэтт с удовольствием покусывал опухшие губы, ловил сладкие вздохи, возбуждаясь всё сильнее, всё настойчивее стискивая покорного Алекса.
Да, это можно было назвать их действительно первым поцелуем. Если, конечно, не считать тех коротких поцелуев, которые Алекс не спешил дарить по своей стеснительности, а Мэтт, откровенно говоря, и не горел желанием получать.
Алекс очень быстро размяк и превратился в постанывающую, вскрикивающую и дрожащую лужицу воска, смешную кукольную пародию на самого себя. Мэтт долго, умело и нарочито медленно целовал его, куда придётся, кажется, поставив себе задачу покрыть поцелуями его всего. От одной этой догадки Алекса потряхивало. Дневная стыдливость прошла, и он скулил и всхлипывал от нетерпения, ощущая, как горячие, чуть шершавые губы перемещаются с чувствительных боков на живот, прижимаясь то там, то здесь.
Мэтт, кажется, впервые понял, насколько красивое, по-юношески стройное и лёгкое тело оказалось в его безграничной власти. Принадлежало ему целиком и полностью. Куда там было всем этим потрёпанным жизнью Антонио и Джонни по сравнению с ним. До Алекса Мэтт никогда не засматривался на подростков; они просто не интересовали его. Мэтт даже никогда не задумывался, как мальчишки в шестнадцать лет бывают чувствительны, легко возбудимы. А уж если ещё и влюблены по уши…
Мэтт смачно лизнул розовый сосок, а потом сжал зубами; Алекс не издал ни звука, но дёрнулся и вцепился пальцами в неразбериху одеяла и простыни под собой. Мэтт отстранился, довольно хмыкнул, снова лизнул и снова укусил, на этот раз побольнее, и Алекс тихо вскрикнул, прогибаясь в пояснице.
После Мэтт отстранился и посмотрел вниз. Алекс лежал перед ним, разведя ноги, всё ещё в спальных шортиках, скрывавших его возбуждение. Он смотрел на Мэтта бессмысленным счастливым взглядом, как пьяный, а может, как наркоман. А Мэтт так долго и так жадно изучал его взглядом, сидя между его разведённых ног, что Алекс, кажется, готов был уже от одного этого кончить. Тонкие светлые волоски на его руках и ногах встали дыбом, мурашки пробежались по коже, заставляя содрогаться, и Мэтт, решив, что можно его не мучить, протянул руку и чуть сжал возбуждённый член через ткань шортов.
Алекс застонал низко и хрипло, приоткрыв рот и разведя ноги ещё шире, и Мэтт плотоядно улыбнулся ему.
Мешавшие шорты быстро оказались сняты и теперь сиротливо лежали на самом краю постели, норовя упасть. Стало намного лучше: прикосновение кожи к коже. Алекс всхлипнул и дёрнулся, когда тёплая ладонь обхватила его член и двинулась вверх-вниз, задрожал всем телом, и развёл ноги максимально широко, заставив Мэтта отстранённо удивиться подобной гибкости.