The wise man grows happiness under his feet (СИ)

Это не было неправдой. Мэтт правда любил его — как и раньше, как и месяц, и два назад — и эта ласковая отцовская любовь сейчас так тесно смешалась с возбуждением, страстью, так остро в неё вплелись нотки физического удовольствия, что сказанное было чистейшей правдой. Сейчас Алекс был для Мэтта центром вселенной, каждая его клеточка, а не только тугая задница. Каждый взмокший от пота волос на голове, острые локти и мягкие ступни, вздымающиеся, как у зверька при броске лопатки, эти блядские ямочки на пояснице, его тонкая шея, его жалкие мяукающие стоны. Всё это было дорого, ценно, важно, всё это было его, Мэтта, сокровищем.

Алекс кончил первым, безмолвно содрогаясь и пачкая подушку, а потом окончательно обмяк. Мэтт всё ещё двигался в нём, уткнувшись лбом как раз между лопаток, которые теперь были почти не видны, а Алекс уже чувствовал, что сознание уплывает от него. Он всё ещё ощущал приятные движения внутри, липкую влажность между животом и подушкой, тёплую грудь Мэтта, прижимавшуюся к его спине, но это было как сквозь туман, сквозь мутную плёнку. Ему только очень хотелось спать. И чтобы Мэтт обнимал его, чтобы ещё раз сказал, что любит.

Но Мэтт не привык обходиться одним разом за ночь. Он только-только кончил, но возбуждение никуда не ушло, и он вышел и отстранился, чтобы перевернуть Алекса на спину. Тот был послушный и мягкий, как безвольная кукла, и взгляд у него был совершенно бессмысленный и тупой. Мэтт наскоро поменял резинку, бросив старую на пол, и улёгся на Алекса сверху, сразу проникая внутрь.

Ему очень хотелось бы снять презерватив и почувствовать Алекса по настоящему, целиком и полностью, как это было в их первый раз. Он помнил прикосновение шелковистых стенок, влажных, скользких, но теперь такая неосторожность была недопустима: ведь всего несколько дней назад он подцепил какого-то сомнительного мужика и, хоть с ним он, разумеется, соблюдал осторожность, лучше было перестраховаться. Мэтт даже думать не хотел о том, что будет, если Алекс, его сладкая невинная овечка, случайно заразится какой-нибудь дрянью.

Мэтт прекрасно понимал, что с Алексом он попал надолго и серьёзно, но в этом был и несомненный плюс: он в ближайшие же дни проверится на наличие заболеваний и, убедившись, что у него самого ничего нет, будет трахать Алекса без резинки.

Эта мысль изрядно подстегнула его, и он, отстранившись, посмотрел Алексу в глаза. Теперь его взгляд не был бессмысленным и обдолбанным, как считанные минуты назад. Алекс смотрел на него с такой любовью, с такой нежностью, так преданно, что Мэтт на секунду забыл, как дышать, а потом склонился и поцеловал опухшие, болезненно алые губы. Поцеловал нежно, долго, влажно, и Алекс тихо постанывал ему в рот, не имея сил даже обнять.

***

Мэтт натянул его ещё пару раз, меняя позы, которые не требовали бы от Алекса много усилий. Сначала он стащил его на пол и поставил на колени, заставляя торсом лечь на постель, а потом перенёс обратно, уложил на бок и любил долго, медленно и нежно, придерживая его ножку на весу и сладко целуя шею и место за ухом.

Алекс, к его чести, не отрубился. Он, конечно, находился в состоянии, граничащем с беспамятством, но всё время тихонько стонал, цеплялся за руку Мэтта, ласково придерживающую его то за живот, то под коленкой, и даже один раз кончил, крупно содрогаясь, рыдающе вскрикивая и в самом деле заливаясь слезами.

Его хватило даже на долгие пять минут тисканья и слюнявых поцелуев напоследок, а уж потом он заснул, вытянувшись во весь рост и прижавшись лицом к мэттову плечу. Когда они только заснули, было слишком жарко, чтобы обниматься, и они просто устроились рядом, но потом Алекс замёрз — он спал безо всякого одеяла — и Мэтт проснулся, накрыл их обоих, уложил спящего мальчика прямо на себя и крепко обнял, поглаживая по спутавшимся волосам.

— Может, я тебя и правда люблю? — спросил он одними губами, чтобы Алекс не услышал этого даже сквозь сон.

Вообще, да, это было похоже на любовь. Бог с ней, с похотью, Алекс же был такой красивый, не захотеть его было сложно. Но произошедшее этой ночью явно не укладывалось в понятия Мэтта о сексе. То есть, собственно, это и не был секс, а явно что-то куда более глубокое, явно более эмоциональное и связанное не только с инстинктами и физическими потребностями, но и с чувствами.

Мэтт пораскинул мозгами и решил, что это, наверное, влюблённость. Совокупность физических желаний с симпатией и привязанностью.

Где уж ему было понимать, насколько сильными на самом деле были его чувства. Он ведь совершенно серьёзно собирался быть с Алексом. Создать для него иллюзию любви и счастливых отношений, жертвуя собственными интересами и желаниями. Он сам говорил себе в мыслях, что это его жертва, добровольная и бескорыстная, но не понимал причин, по которым готов на неё.

Он просто никогда не задумывался о том, что такое, собственно, любовь. То есть, в юности задумывался, конечно, но потом обжёгся и убедил себя, что любви вовсе и нет, а значит и искать её определений не надо.