The wise man grows happiness under his feet (СИ)

Его меньше смутило даже то, как Мэтт опустил руку и погладил сразу сжавшееся тугое отверстие, а потом, глядя Алексу в глаза, проник внутрь сначала одним пальцем, потом двумя, задевая простату. Это было нормально. Все так делали. Кто именно эти все, Алекс не знал, но знал точно, что подобные прикосновения — не артефакт их старой жизни, а что-то естественное для двух мужчин, занимающихся сексом. Но это всё равно было неловко и стыдно, поэтому Алекс отвернулся, стараясь не встречаться с тяжёлым немигающим взглядом Мэтта.

Движения внутри отзывались чем-то странным и даже не очень приятным. Алекс просто чувствовал что-то инородное в месте, где по идее ничего быть не должно, чувствовал горячую ладонь, теперь державшую его под коленкой, но возбуждение чуть улеглось. В прошлый раз Мэтт был пьяный, и Алекс надеялся, что утром он даже не вспомнит того, что произошло. А теперь Алекс знал, что ему предстоит каждый день видеть Мэтта и знать, что он тоже всё прекрасно помнит. А ещё ему предстояло смотреть на его пальцы и каждый раз при этом припоминать, где они побывали.

Мэтт заметил, к счастью, что энтузиазма у Алекса поубавилось, провернул пальцы, вызывая тихий вскрик, и нарочно проехался ими по простате. Алекса передёрнуло. Раз за разом массируя одно и то же чувствительное место, Мэтт вскоре убедился, что его действия возымели результат: мальчик снова смотрел расфокусированно, бессмысленно, но вместе с тем так жалобно и умоляюще, что было ясно — долго он не продержится.

Продолжая массировать простату, Мэтт отпустил алексову ногу, сразу безвольно опустившуюся, а сам наклонился и лизнул мокрую от смазки головку. Алекс, сейчас стимулируемый в двух самых чувствительных местах одновременно, не продержался и минуты. Подвывая и до хруста прогибаясь в пояснице, он кончил снова. Мэтт, уткнувшись лицом ему в живот, не спешил вытаскивать пальцы, вокруг которых всё ещё конвульсивно сокращались мышцы.

Судя по виду, Алекс утратил последние силы, и было бессмысленно просить его держаться в одной позе хотя бы пять минут. Он лежал, безвольно раскинув руки и ноги, мокрый, встрёпанный и совершенно ничего не соображающий. Мэтт только хмыкнул, приподнял его и помог перевернуться на живот, сразу подкладывая под бёдра подушку. Алекс сообразительно прогнулся в пояснице, подставляясь, и это было последним, на что у него хватило сил. Правда, Мэтт ничего особо от него и не требовал — ему как раз льстило, что Алекс чуть ли не в обморок падает от одних его прикосновений. Окинув взглядом новую развязную позу, он зацепился взглядом за трогательные ямочки на пояснице и, наконец, склонился к ним, как давно хотел. Он не был уверен, что вспомнил о них в тот первый пьяный раз, и теперь с неожиданным для себя благоговением прильнул к ним губами, отчего Алекс слабо вздрогнул.

После, натянув резинку и проталкиваясь внутрь, Мэтт бережно придерживал его за бедро, а потом навалился со спины, прижимаясь щекой к горячей коже, чувствуя, как вздымаются от его движений лопатки, остренькие и худые. Казалось, ещё чуть-чуть, и кожа под ними и вовсе лопнет, не выдержав напора.

Это было так трогательно и так подчёркивало возраст Алекса, что Мэтт наравне с похотью и возбуждением почувствовал нежность. Всё-таки Алекс был его мальчиком, его сынишкой, знакомым и успевшим стать родным, и ебать его так же безэмоционально, как одноразовых давалок, не получалось. Потому что Алекс не был одноразовым, Алекс не был незнакомцем. Похоть удивительным образом смешивалась с той теплотой и отеческой любовью, которая никуда не исчезала, а ещё она болезненно переплеталась с утихающей ненавистью, и это тоже придавало остроты.

Алекс был тёплый, влажный, весь состоящий из таких вот нелепых подростковых угловатостей: косточек, ямочек, впадинок и выпуклостей, и невозможно было не задохнуться от нахлынувшей внезапно нежности. Это было очень кстати, потому что Мэтт, вообще-то, опасался, что Алекс просечёт его равнодушие, почувствует наигранность. Но теперь, когда ни равнодушия, ни наигранности не было, бояться было нечего. Мэтт запустил пальцы в волосы Алекса и чуть потянул назад — осторожно, чтобы не причинить боли — и тот послушно запрокинул голову.

— Какой же ты сладкий, — на грани слышимости прошептал Мэтт, продолжая размеренно толкаться в горячее скользкое нутро, теперь послушно расступающееся и принимающее его без сопротивления. — Такой сладкий, узкий… блядь, как же с тобой хорошо… Алекс… м-м-м… я люблю тебя.