Том 1. Лирические произведения

Коврик игрушек у белой стены,
деревянная лошадь
и сын,
где прозрачная память мерещит
стол
безнадежных стаканов и склянок.

А ему еще утро,

ему еще рано.

Раскладные деревни.

Составные зверьки.
Смотрит сын,
где туманная память ставит кровать
и из воздуха лепит
ее успокоенное лицо.

А ему еще рано,

ему еще не устроен
в комнате угол для горя.

Кустарную сказку про деда и бабу

слушает сын
в том углу, где, в марлевой маске, руками,
омытыми спиртом (маленького не заразить!),
волосики трогала, закрытая марлей до глаз.

А ему еще рано,

ему еще детство —
писать и читать.

Еще слишком хорошее рано —

перелистывает эту тетрадь.

Ты еще дома

У меня есть ты,
у тебя есть всё.
И руки, которыми я столько наобнят,
глаза, в которых
дважды я.
Боль в горле есть.
Есть русые смешным пучком.
Ну, в общем
всё…
Да, у тебя есть целый стол
лекарств.
Ты
есть
у комнаты.
Есть сын,
и есть у маленького
на постели мама.
Есть между нами разговор,
что в коммунизме
любимые болеть не будут.
Вот я и говорю:
— Лежи спокойно,
у тебя есть все, чтоб вылечиться
(все, кроме легких),
все!

Она и карта

Она смотрела
на карту Испании,
потом на меня,
потом на Испанию.
Там был черным и красным вычерчен
фронт
рваной дугой, с ужасною раной
университетского городка.

— Знаешь, — посмотрела она, —

это так похоже на мое горло.

(Измученный бомбежкой Мадрид,

где беженцы спят в сводчатой
глотке подвала.)

Вот уже четверо суток

ничего не глотает,
ее оцепили молодчики Тбц.

Четверо суток

она не смотрит
ни на карту,
ни на меня:

— Мне сегодня

очень плохо,
очень больно
(показывая на горло)
в Испании.

Я стою у кровати

Уже температура
не в силах
подняться до нормы:
потянется лестничкой — упадет,
потянется —
упадет,
потянется…

А сердце

все еще трудится
сторожем забытого беженцами дома.
Окна разбиты,
нет никого!

А оно (сердце)

стучит по опустелому телу:
Тут пульс,
тут
виски,
тук,
тук, —
старается — служба.
А в доме нет никого.
Ее
дома нет.

Ее неузнанные мысли

Последние ночи
перед концом
она говорила:
— Пойди
пройдись, проветрись, пройдись.

Итожа жизнь,

я недосчитываюсь тех минут,
прикидываю в уме:
как много
минут, уйму минут
растратил я, плача по улицам.
Я уходил в свою комнату
что-то писать,
я смел спать, — а ты ожидала без сна,
с неузнанными мыслями,
с не сказанными
мне
словами!

Если подсчитать,

получится столько минут —
на целые сутки жизни с тобой!
Минуты! Минуты!
С ее покорным и нежным
лицом,
с неузнанными мыслями,
с глазами,
где тоже остались только минуты.

А в комнате рядом

ты
неузнанно думала:
«Он пошел, он пройдется,
на несколько пустяковых минут отдохнет,
по воздуху, бедный,
немного минуток походит,
пусть хотя бы
полночки поспит,
я еще за эти сутки не умру».

Возвращения