Том 15 (XVII век)

Обедающиима же има, изобретъ[1664] португалской мудрец время, еже вопрошати его о роде же, чину и сану, рече: «Повеждь ми, добродею мой, во своей ты земле Брандебурии при королевской милости в коемъ бе чину и сану? Не точию не видехомъ подобна тебе мудростию, но ни слышахомъ!»

Отвеща ему брандебурской: «Азъ при милости королевской последний рабъ и велми малаго чина же и богатства, но сказываютъ нецы, паче же единъ некоторый, вданны ми ново, семо посылая, яко у отца моего служилъ много летъ[1665] и былъ, де, отецъ мой при королевской милости велми честенъ[1666], купно же и богатъ. И азъ благодействия отца моего не помню, понеже остался его малъ велми между же некоторыми людьми».

Принесоша от слугъ его двое сыръ велми великъ и поставиша пред ним по обычаю.

Вопроси его портогалской мудрецъ: «В вашей земли у честънаго короля вашего сицевым величеством[1667] сыръ бываетъ ли?»

Отвеща брандебурской: «Азъ убо не вся глаголю[1668], еже где что вижу. И не всему веры иму, еже что где слышу. Несть азъ посланъ до съвоей земли что поведаю на ней же преславне[1669]. А отъ сицевыхъ великихъ сыровъ маниемъ нечто от стариннаго отца моего слуги слышавъ, яко в дому отца моего велии, поведаютъ, сыры великии бывали».

— «Имаши ли зде слугу того?»

Отвеща: «Имею при себе».

Возвавъ его, мудрецъ вопроси: «У отца сего господина въ дому сицевы великия сыры бывали ли?»

Отвеща слуга: «У господина нашего, у его отца, таковы величествомъ сыры бывали: некогда осмую часть сыра далъ работником, а всехъ было пятьдесятъ человекъ; и егда[1670] они, на работе будучи, во время обеда разломиша его, обретоша[1671] в немъ два жеребенка, да двугодовалаго теленка».

Португалской мудрецъ вельми ему подивися и вопроси паки: «Откуду в немъ жеребенок и теленок обретеся?»

Отвеща ему слуга: «Таковъ имеютъ обычай в Брандебурии: егда в тыя великия творила накъладутъ множество творогу и настелютъ по немъ холстовъ и по них коньми и коровами топчютъ. И теснуючися отъ множества коней и коровъ подавляхуся в сыре».

Слышавъ сия, велми подивися и вда ему малый некий напитокъ и отпусти.

По мнозехъ же инныхъ ядей принесоша лопатку велми велику, еже и поставиша пред нимъ.

Вопроси португалской мудрецъ: «У отца твоего сицевыя великия скотины бывали, якоже сия лопатка скотия?»

Отвеща ему брандебурской мудрецъ, рече: «Азъ доброденствия великихъ богатствъ отца своего не помню, нечто похощеши слуги моего вопросить».

Се и бысть.

Рече слуга: «У господина нашего, у его отца, бывалъ таковъ быкъ трехъ летъ и того быка на единой лопатке селитвы[1672] было сорокъ пять дворовъ жилцовъ».

Вопроси брандебурской мудрецъ слуги, рече: «Како толико превыше меры сказуши скотину быти — аще на единой лопатке толико селитвы, на всехъ же костех быка того колико можетъ быти селитвы?»

Отвеща слуга: «Веру ми ими, доброчестный господине, а я буду правду сказывати: той быкъ всегда самъ о себе, единъ пасящеся, и на 7 верстахъ около себе по вся лета траву подъялъ[1673]. Того быка вышелетний орел убилъ. И чрезъ годишное время[1674] зверие сходящеся ядяху его. Лопатка же быка того случися пасти на угодне месте и нарочисте[1675], и поселишася на ней по совету господина нашего, его отца, сорокъ пять дворовъ со всемъ строениемъ. По неколице же времяни лисица зело малую некую той лопатки части мяса обрете, и той под некою храминою[1676]. И сего ради часто прихождаше, гложушее лопатку, и абие некако потрясе ею[1677], и все дворовое строение падеся[1678] до основания».

Слышавъ же сия, португалской мудрецъ рече: «Всякъ человекъ от своихъ словесъ осудится и оправдится. Се ты неправедными своими словесы и ложными самъ ся осуди!»

Рече ему слуга: «Честнейший господине, весть твоя честность, яко Писание орломъ называетъ самого Бога? Веси же, кто можетъ ему противитися? Той бо порази быка того страхом своимъ. Человека лукава и лстива называетъ лисицею: от лукаваго бо и лстиваго человека то селение разорися. Обадиво[1679] брандебурскому королю, яко в томъ селении некий человекъ имеетъ в дому своемъ великия скарбы от давныхъ летъ сохранено и сего ради разорися селение то и ничтоже сему дивно».

Сему же мудрецъ поверивъ и, по обычаю, отпусти его.

По совершении же стола въ последней яди принесоша, дыню велми великую, яко едва мощно человеку подъяти. И, по обычаю, поставиша на столе.

Вопроси португалской мудрецъ, глаголя: «У отца твоего сицевы бывали ли дыни?»

Отвеща ему брандебурской мудрецъ, рече: «Якоже прежде, и ныне реку ти: не помню того. Аще ли волиши — вопроси слуги моего: весть или не весть он?»

Сему же бывшу.