Да хранит вас бог самих,Добрый Санчо, хоть от желчиВаших въедливых советов,Словно жимолость, увянетВскоре молодость моя.Просите за все укорыВас простить. Но все прощаютСтарикам их незаметноПрочь умчавшиеся годы.Кто же видел, чтобы старость,Отягченная годами,К легкой юности своейОбращала бы лицо?С кровью стынущей — ведь в нейГаснут жизненные соки —И с душою, оскорбленнойТем, что лишь объедки жизниДоедать им остается,—Злятся старики на всех,Видя и не понимая,Что готово закатитьсяСолнце жизни их. ЧетыреЖизненных поры подобныЧетырем животным. Вот чтоВам о них я расскажу: Человека от пятиДо одиннадцати летНесмышленышем, ягненкомНазову. И он проводитВремя в играх и забавах,Прыгая, резвясь беспечно.От четырнадцати летИ до тридцати он схожС благородным скакуном;Ведь и этот — то гордитсяЯркой праздничною лентой,То по прихоти внезапнойУдила перегрызает.В сорок — это лев, свирепейТех, что бродят по ущельямГор Албанских или рыщутВ дебрях Индии. Ваш возрастУж простите, что егоС отвратительным животнымСравнивать принуждена я,—Мне свинью напоминает.Роется она в отбросахТупоносым грязным рылом,Словно днем и ночью в нихРоет для себя могилу,Вечно хрюкая, ворча,Недовольная другимиИ собою — оттого чтоОт нее малейшей пользыНет, покуда не вонзитсяНож в щетинистую шею.Разве за двоих мужчинЯ, отец мой, вышла замуж?Нет, за одного! А МендоХочет, чтоб я наряжалась,Хочет, чтоб была красивой,Хочет, чтоб для глаз приманкойЯ была. Его ведь этоБольше радует, чем сердит.Все от слова и до словаПомню, что священник в церквиПроизнес, соединяяРуку Мендо и мою:«Днесь во славу Авраама,Иакова и ИсаакаВолею господней слитыВаши души воедино».Но не помню, чтобы падреИли те, что отвечалиНа его слова, сказали,Что отныне не должна яТуфли с бантами носитьИ запястья золотые.Хоть с советами отцаСын считается, не будуСледовать им, так как мужуРазонравиться боюсь.Знаю: ленты и запястьяНи прибавят, ни убавятДобродетелей душе,А ведь их мой муж во мнеЦенит более всего.Но когда бы я носилаТуфли с пряжками из меди,Иль тряпичные подвязки,Иль чулки, как у монашек,Или юбку, что покрышкойДля кареты быть могла б,И, хоть женщина я, большеНа сундук была б похожа,То ушел бы от меняМуж туда, где покрываетДорогое полотноТонкой выделки голландскойКожу нежную как шелк;Где душистой мазью щекиТак пропитаны, что сталиНепрозрачными, как будтоНавощенная бумага,И сквозь них не проступаетБледность, если даже дамеВ обморок упасть случится;Где перчатки из янтарнойЗамши руки облегают;Где кокетливые челки,Грация и хитроумьеСтоль приятно раскрываютДвойственность натуры женской.Ради этого охотноМуж со всем своим добромРаспростится и пинкамиИз дому меня прогонит.Знайте, свекор: чтоб мужчинаЖенщину любил, ей нужно,Чтобы тело у нееБыло мягким, словно шелк,А душа подобна ртути.Санчо! Вы всего превышеУголь цените, а я —Золото любви, и всехЯ богаче, им владея.