Тополь на камне

Снова крыши инеем одеты
И стеклом подернулась вода,
Скучные, как ветхие заветы,
За годами тянутся года.

Сколько лет — не помню и не знаю —

Я в пути, как брошенный корабль,
Мне в лугах затерянного края
Отдохнуть давно уже пора б.

Но… весь мир постигшему бродяге, —

Мне родных причалов не найти,
Слишком часты горы и овраги
На моем запутанном пути.

И уже покинутых не жалко,

Все, что снилось, выведаю сам,
Все равно теперь с пастушьей палкой
Не пройтись мне больше по межам.

Знаю, там, за этой темной цепью.

Вечно-синих сосен, скал и гор,
Ветер — брат мой, с родиною — степью,
Обо мне кончают разговор.

Может быть приду еще, пристану,

Отдохну на скошенных полях,
Кто ж согреет утреннюю рану,
Что созрела в северных краях.

Там отец над речкой чинит сети,

Дед у пчел выманивает мед,
И никто пришельца не приметит,
Даже бык любимый не поймет.

Не поймут… О, рощи и курганы,

Знойных рек цветные берега…
Впереди овраги, да туманы,
Да — пути покрывшие — снега.

Ноябрь 1923 г.

Хорошо этот город построен

Хорошо этот город построен
И высок этот каменный дом,
Только я не всегда так спокоен,
Как сейчас вот, над этим листом.

Но не надо ни вздохов, ни жалоб,

Все понятно, как бег этих дней,
Если рыба в песке полежала б,
Посудите, что сталось бы с ней.

Отпустите ж меня на побывку,

От Москвы семьсот семьдесят верст,
Докормить одряхлевшую сивку,
Обойти потемневший погост.

И подняв этих лет покрывало,

В колыбель моих нег заглянуть, —
Там, наверное, многих не стало,
У кого б я хотел отдохнуть.

Но зато там попрежнему в долах

Теплый ветер полощет пути,
И как счастье, заботу о пчелах,
Дед годами хоронит в груди.

Там, под ветками верб и черешен,

Где река камышами шумит,
Буду говором ближних утешен,
Буду хлебом и зеленью сыт.

Отдохну от идей и событий,

Стану снова и весел и прост…
— Отпустите ж меня… отпустите
От Москвы семьсот семьдесят верст.

Июль 1924 г.

III. О ТВАРЯХ, О ЛЮДЯХ И О СЕБЕ

О чем писать, Восток и Юг

Давно описаны, воспеты;

Толпу ругали все поэты,

Хвалили все семейный круг;

Все в небеса неслись душою,

Взывали с тайною мольбою

К N N, неведомой красе, —

И страшно надоели все.

М. Ю. Лермонтов.

Эти строчки, игривые строчки

Эти строчки, игривые строчки,
Как игривую юности кровь,
Запрягу в запятые и точки
И отдам под надзор пастухов.

Знаю, многими буду я понят,

Буду многими даже любим,
По обычаю лишь похоронят
И зароют меня молодым.

Но скрывая смертельную рану,

Как всегда неразгадан и прост, —
Для спасенья из мертвых восстану,
Как в славянской легенде Христос.

И внимая слепому злословью,

За обиды, что вынесу тут,
Заплачу им огромной любовью,
О которой лишь в книгах не лгут.