Поле. Полдень. Пыльной лентой меж зелеными коврамиПередернулась дорога от заката на восход;Здесь прохладу пить в июле, можно только вечерами,А у полдня только усталь, только тени от высот.Неокрепший летний ветер, искушая тополь гибкий,Убеждает стаю листьев — по ветвям пуститься в пляс…В общем все, что я пишу здесь, вам напомнит без ошибкиВсе, что вы читали в детстве и читаете сейчас.Стих мой глупый, мой жеребчик, необузданно-игривый,Кто сказал тебе, что в этом наше счастье и права?Ведь давно уже другими межевались эти нивы,И давно тропа пробита и протоптана трава.Нам ведь нужно — если в поле пригорюнилась могила —Чтобы в ней уснул наш ближний, иль покоился герой,Нужно — если горной шапкой людям солнце заслонило, —Чтобы кто-то кувыркался иль хоть плакал под горой.Разве можно в наши годы просвещенного тупеньяЛюбоваться на закаты, волноваться при луне;Разве можно слушать пенье — кроме каменного пенья,Иль под злобный вой трамваев — напевать о тишине.Пусть под этим старым небом горы станут солнца выше,Пусть леса шумят как бури, и ревмя-ревет река; —Я с моей земной любовью ко всему, что только дышитНе могу без человека, без живого языка.
Март 1925 г.
Юность
Ой, как много чудес на свете,А и всех их, пожалуй, не счесть,Даже здесь, на зеленой планете,Чудеса настоящие есть.И одно из таких, настоящих,О котором нельзя позабыть —Всех, как радостных, так и скорбящих,Заставляет одинаковыми быть.Это чудо совсем не ново,С покон-веку миры им живут,Только боязно вымолвить слово —То — которым его зовут.Потому, что в словесном прибоеИстрепали его так давно,—Что хоть я оставлю в покое,Ведь не так уже и важно оно.Есть у нас, в нашем будничном бытеБездны всяких идей и затей:И Марксизм… и… вообще, что хотитеДля великих и малых людей.Тот — устой перестроить затеяв —Застилает пожаром края,Тот — никак не постигнув хореев —Анапестами жарит, как я;Словом, — всячески разно и всякоЧеловек коротает свой путь,А спросите… и даже собакаПосле лая не прочь отдохнуть.Всем, как радостным, так и скорбящим,Та же участь, как тот же хлеб —Деревянный дешевый ящик,Или темный, почетный склеп.Почему же мы стыдимся сознатьсяВ том, что всякий, велик он, иль мал,Чтоб хоть в маленьком вновь зарождаться —— Не идею в ночи обнимал,А такого же как сам, человека,Будь Елена он, или Тарас…— Чудаки же мы двадцатого века,Даже грустно как-то за нас.