Транснациональное в русской культуре. Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XV

Хотя количество увиденных финнами фильмов было минимальным, с советским кино они знакомились благодаря прессе. Интерес к нему возникал с разных сторон. Левое меньшинство интересовалось советским кино по политическим причинам. В среде поднявшейся в 1930-х гг. интеллигенции левого толка художественные достижения советского кино объясняли его классовой принадлежностью и общественной ролью в революции. Например, журналист и театральный режиссер Хелмер Адлер в статье 1933 г. «Кризис кино, и как русские его разрешили» писал о не показанных в Финляндии фильмах «Мертвый дом» (1932), «Тихий дон» (1930) и «Окраина» (1933). В них, по мнению Адлера, соединились реализм и психологическая глубина с общественной тенденцией, благодаря чему удалось избежать как «однообразной душевной игры, так и отвратительной пропаганды»[462].

Помимо левого движения, советским кино интересовалась и кинематографическая пресса. Так, фамилия Эйзенштейна, чьи фильмы невозможно было увидеть в Финляндии, была известна финским синефилам уже с конца 1920-х гг. Благодаря тому что советские работы по теории кино начали появляться на европейских языках, Эйзенштейн и Пудовкин стали известными авторитетами в сфере киноэстетики и в Финляндии. А советский «монтаж» стал частью финского кинематографического сознания уже с начала 1930-х гг.[463] По сугубо профессиональным причинам советское кинопроизводство представляло интерес для финской кинематографической промышленности. Об этом свидетельствует поездка в Советский Союз режиссера и исполнительного директора крупнейшей финской киностудии «Suomi-Filmi» Ристо Орко. Этот убежденный правый консерватор был единственным финским гостем на организованном в 1935 г. в Москве кинематографическом конгрессе, который считается предшественником московских кинофестивалей. Орко посмотрел 18 советских кинокартин, входящих в программу, и вместе с другими иностранными гостями познакомился с советской кинематографической промышленностью. По возвращении он рассказал прессе об увиденном. Представленные на конгрессе фильмы, сказал Орко, были искусно выполненными «и даже мастерскими»; при этом он подчеркнул: хотя содержание фильмов «ставит определенные ограничения на их экспорт в другие страны»[464], некоторые из них можно пустить в прокат и в Финляндии. В результате компания «Suomi-Filmi» импортировала фильмы «Новый Гулливер» (1935), «Частная жизнь Петра Виноградова» (1934) и «Горячие денечки» (1935). Госкомитет киноцензуры запретил их все.

Финско-шведские модернисты и киноклуб «Projektio»

Наряду с левым меньшинством и кинематографическими кругами советским кино в числе первых заинтересовались малочисленные кружки модернистов. В 1920-х и 1930-х гг. культурной жизнью Финляндии завладело националистическое и консервативное течение, которое избегало любого модернистского влияния, не говоря уже о советском. С финноязычной стороны модернизм в конце 1920-х гг. представляла лишь упомянутая ранее группа «Tulenkantajat». Ее деятельность не оказала впоследствии особенного воздействия. Шведоязычная интеллигенция Финляндии была в целом более международной. Финско-шведская литература первого ряда (такие авторы, как Эдит Сёдергран, Гуннар Бьёрлинг, Хагар Ульссон и Эльмер Диктониус) испытала влияние модернизма намного раньше, чем литература финноязычная. В шведоязычных культурных кругах и к советской культуре относились более благосклонно, нежели в финноязычных. Как недавно показала Тинтти Клапури, финско-шведские переводчики даже в масштабе стран Северной Европы смогли оказаться на передовой – благодаря своим переводам русской модернистской литературы[465].

Финско-шведские модернисты способствовали также известности советского кино. Первым уже в 1929 г. выступил поэт и критик Генри Парланд (1908–1930), чье творчество в последние годы стало предметом международного интереса[466]. Умерший в возрасте 22 лет Парланд был космополитом. Он родился в Выборге в многоязычной образованной семье. Последний год своей жизни провел в Литве у дяди, философа Василия Сеземана, и, видимо, через него, в числе первых финнов познакомился с художественной теорией русской формалистской школы. Эссеистика Парланда в условиях Финляндии была новаторской, и позже его провозгласили в стране пионером семиотики.