Тропами Яношика

Смерть всем, кто посягнет на нашу свободу!

А радио в это время кричало на весь двор семинарии:

— Это ветер с Фатры, где засели красные. Это дело рук коммунистов…

— Чего же вы смотрите? — вдруг раздался писклявый голос краснощекого толстяка, которого в семинарии все сторонились, потому что отец его был большим начальником в управлении гардистов.

— А что нам делать? — прикидываясь непонимающим, спросил Петраш и покосился через плечо на подошедшего толстяка.

— Сорвать! — крикнул тот и протянул было пухлую, белую руку.

Но кто-то ударил его по руке, и он отступил удивленный.

— Как же ты сорвешь? Может, это сам директор вывесил? — с явной издевкой спросил один из старшекурсников.

— Я пойду! Я заявлю! Я…

— Беги! Смажь пятки скипидаром! — откликнулось сразу несколько человек.

— Беги! Я с первого дня поняла, что ты будешь доносчиком! — с жаром сказала девушка в голубом. — У, ябеда!..

Толстяк медленно пошел по тротуару в переулок. Он решил всех обмануть: зайти в семинарию с черного хода и доложить.

Этот случай как-то сразу объединил оставшихся возле листовки. Завязался тихий непринужденный разговор.

Петраш стоял чуть в сторонке и, стараясь оставаться безучастным, слушал.

— Если меня не примут в семинарию, уйду к партизанам, — откровенно, при всех заявил Вацлав, худой, выросший, очевидно, в большом недостатке юноша.

— «Если не примут»! — передразнил его другой. — Да меня вот и приняли, а знал бы, где партизаны, сейчас ушел бы к ним!

— И я бы ушла! — сказала девушка в голубом, прижимаясь к притихшей подружке. — Божка, ты пошла бы?

— Что ты, Власта! Я выстрелов боюсь еще больше, чем крыс! — ответила та.

— Не ваше дело война! — заявил невысокий широкоплечий крепыш, которого Петраш заприметил с первого дня. — Это вот нам надо идти! У меня все равно брата и отца убила бомба…

— А зачем нам идти туда? Давайте здесь организуем свой отряд — студенческий, — предложил какой-то смельчак.

Вацлав безнадежно махнул рукой.

— Организатор нашелся! Подпольной организацией коммунистов Братиславы руководили не такие, как ты, да и то их пересажали, а нас… Переловят и передушат, как мышат. Нет уж, надо идти туда, в горы, где собирается весь народ. Там настоящее дело!

— Правильно! Вот если б найти кого из того края, чтоб рассказал, как там… — вздохнул крепыш.

— Вон он, мадьяр, — кивнул Вацлав на самого молчаливого среди собравшихся черноголового юношу. — Он оттуда, а спроси его, так ответит, что партизана и за километр не видел…

— Он вообще какой-то! — хмыкнула Власта.

Мадьяр сделал вид, что не придал значения этому оскорбительному для него разговору.

— Эй, ты, тудом, тудом[4], — обратился к нему Вацлав, знавший по-венгерски только одно это слово.

— Да чего ты мне тудомкаешь? — ответил чисто по-словацки мадьяр. — Я вырос-то среди словаков!

— Ну, не сердись. — Вацлав дружелюбно положил руку на плечо мадьяра. — Ты из-под Кошиц?

Тот кивнул утвердительно.

— Там у вас самый партизанский край. Неужели ты не видел хоть одного настоящего партизана?

— Что ты спрашиваешь, Вацлав? — с досадой вмешался Петраш, который вел себя так же скромно и тихо, как мадьяр. — Если б ты там был, что бы ты сейчас сказал?

— Я? Если б я видел живого, взаправдашнего партизана? — переспросил Вацлав. — Да я бы вам рассказывал день и ночь.

— Тебе гардисты показали бы! — усмехнулась Власта.

— А уж что из семинарии исключили бы, так это как дважды два — четыре! — поддержала ее Божена.

— Знаете что, идемте-ка мы отсюда подобру-поздорову! — предложил Вацлав. — Пусть теперь другие почитают.

Но уйти так просто им не удалось. Распахнулась дверь гимназии — чуть не сорвалась с петель, и выбежал директор, злой, раскрасневшийся от трехэтажного подбородка до совершенно лысого затылка. За ним каракатицей катился жирный фарар. Оба начали быстро срывать ногтями листовку. Причем фарар загнал занозу под ноготь и взвизгнул, кусая палец.

— Эй, ты! — крикнул он Петрашу, который направился было во двор семинарии. — Сдирай! Ваших отцов дело! Пан Седлак, — обратился он к директору. — Всех надо собрать для внушения!

— Не расходиться! — рявкнул директор.

Листовка была наклеена хорошим клеем, и сорвать ее никак не удавалось. Петраш медленно, будто он собирался на какое-то совсем неспешное дело, отыскал острый камень на мостовой и, подойдя к доске объявлений, начал соскребать бумагу. Когда с этим было покончено, директор увел за собою всех, кто читал листовку. Усадив в приемной, стал по одному вызывать в кабинет. Начал он с девушек, вызвал обеих сразу. А Петраш подсел к товарищам, которые молча ждали вызова.

— Ребята, ни слова о том, как говорили о партизанах! Помните: все мы читали и возмущались тем, что дирекция позволила наклеить такую бумагу. А девочки только что подошли. Я их успел предупредить…

Божена и Власта вышли из кабинета директора одновременно. Закрыли за собой дверь и улыбнулись.

— Ну и ну! Я думала, они будут нас запугивать. А они, наоборот, сами дрожат, как зайцы, — сказала Божена. — Тебя вызывают, Вацлав. Они там говорят, что это «ветер с Фатры», так ты поддакивай и только.