Тропами Яношика

— Всем им туда дорога!

Представитель из Братиславы пообещал жителям перед отъездом, что через день-два сюда приедут специалисты по расследованию, и тогда таких виселиц будет больше.

— Мне очень жаль нарушать цикл работы вашей лесопилки, уважаемый пан, — обратился он к главному инженеру мебельной фабрики, который стоял без шапки, как и все жители, согнанные на площадь к месту казни маляра. — Но я уже сейчас советую вам переключиться на изготовление виселиц. Только виселиц. — И цинично добавил: — Их можно даже не полировать…

Бледный инженер только мял в руках свою шляпу.

— Вы меня поняли, пан инженер? — повысил голос представитель.

— Мое дело пилить, строгать, резать, — учтиво склонив голову, ответил тот.

— Резать! Резать! Теперь только резать! — закричал тисовский служака, садясь в машину.

«Ну что ж, — вздохнул инженер, — если пришла лора, придется вас резать, как диких опасных зверей».

На лесопилке он сразу нашел шофера лесовоза и сказал ему:

— Зови Владо или Козачека со всем отрядом. Пусть партизаны заставят старосту снять повешенного, чтобы похоронить со всеми почестями, как героя, пострадавшего за народ.

— А, может, мы сами? — несмело спросил шофер, молодой, горячий парень. — Чего уж теперь их бояться!

— Нам-то они не страшны, мы уйдем в горы и все. А как быть с женщинами, со стариками и детьми?

— Прости, Яро, не подумал, — повинился шофер. — К партизанам мне ехать на авто?

— Садись на мотоцикл и через двадцать минут будешь на заставе Егорова.

Утро наступило тревожное, томительное. Хотя представитель Братиславы и пообещал специальных расследователей прислать лишь через день-два, но люди ждали «черных воронов» с минуты на минуту. И все-таки на похороны повешенного маляра пришли даже из окрестных деревень.

Ночью со старостой и фараром подпольщики провели специальную беседу. Староста разрешил снять труп повешенного, а фарар спозаранок отпел его и позволил хоронить на католическом кладбище. Сам же, сославшись на недомогание, ушел замаливать свои грехи перед Йозефом Тисо, президентом и первым фараром страны. В слезной молитве своей он выражал надежду, что господь бог и президент простят ему, ибо оба прекрасно понимают, что с партизанами шутки плохи.

Когда огромная похоронная процессия поднялась на гору, где было кладбище, там уже стояло восемь партизан с алыми ленточками на головных уборах. Подпольщики в это время находились в засаде близ моста на дороге в Банска-Бистрицу. Ручной пулемет и несколько винтовок держали дорогу на прицеле, пока шли похороны.

Вооруженные автоматами партизаны стояли суровой безмолвной шеренгой, ждали, пока соберутся люди, бесконечной вереницей поднимавшиеся на кладбище.

Увидев такую небольшую группу партизан, люди удивлялись — их так мало, а столько страху нагнали на гардистов. Когда гроб поднесли к яме, русский партизан Иван Волошин, стоявший с правого фланга, услышал разговор стариков, которые держали крышку гроба.

— Это, конечно, не все…

— Само зримо, тут только маленькая часть отряда. Их, небось, не меньше сотни…

— Да, если б у них не было большой силы, не посмели бы придти сюда среди бела дня.

— Согласному стаду волк не страшен!

С кладбища было видно ущелье, по которому шло шоссе.

Волошин посмотрел туда: все ли там спокойно. Потом вышел из строя и остановился у гроба погибшего старика. Долго не мог сказать ни слова. Еще в соединении Федорова Иван отличался деловитостью, но речей произносить не мог. А теперь вот приходилось выступать перед такой массой незнакомых людей.

Народ, переполнивший кладбище, молча ждал. Те, что плакали, сейчас умолкли, чтоб слышать, что скажет этот русский парень.

— Братья и сестры! — по-словацки заговорил Иван. — Матери и отцы! Мне сказали, что маляр Матуш Гронка считался у вас молчуном. Впервые в жизни сказал он вслух то, что было у него на душе. И вот погиб…

Партизаны стояли в суровом молчании. По щекам у сотен собравшихся здесь мирных жителей катились слезы.

— Отецко Матуш! Ты только предсказал неминуемую кончину фашистов. А мы свершим этот приговор. Отецко Матуш! — Голос Ивана надломился. Он проглотил комок, застрявший в горле, и бросил прощальный взгляд на покойника. — Клянемся тебе, что отомстим!

— Клянемся! — хором повторили партизаны.

В толпе это слово прокатилось как эхо. А Волошин встал в строй с правого фланга и громче прежнего продолжал:

— Я, партизан отряда Яношика…

И семь голосов, как один, повторили его слова.

— Над гробом погибшего товарища…

Вслед за партизанами произнесли это и жители.

— За попранную свободу словаков и чехов… — говорил рядом с Иваном словак, и губы его вздрагивали. — За свободу и счастье всех трудящихся Чехословакии…

От толпы отделилось шесть юношей. На ходу подбирая шаг и выстраиваясь по два, они подошли к партизанской шеренге. Направляющий, совсем молодой паренек с пистолетом за поясом, приблизился чеканным шагом к русскому командиру и громко сказал:

— Товарищ партизанский велитель, возьми нас, будем вместе бить фашистов!