Цена спокойной жизни

«Вот придем домой, я покажу этому сорванцу, — думал отец. — Сколько можно терпеть эти постоянные выходки?! Наверное, пришла пора браться за его воспитание самым серьезным образом, а то сядет на голову родителям и ножки свесит. Надо же, чтобы в ребенке было так мало сознательности и понимания! Упрямый, как молодой осел! За последнюю неделю он разлил на ковер чернила, отбил на обеденном столе полировку, а сегодня умудрился порвать свою выходную одежду. И драть его уже не по чему, весь зад уже синий. И оставить безнаказанным такой поступок тоже нельзя».

Гриша перебежками поспевал за родителями и собирался с духом, чтобы продолжить начатый разговор. Это было необходимо, потому что, когда они будут дома, все уже будет кончено, и хотя надежды на успех было мало, мальчик все же не сдавался.

— Мам, а мам! — набравшись мужества, начал он. — Ты простишь меня, а?

— Нет, — холодно ответила та. И добавила: — Я не вижу, чтобы ты раскаивался в содеянном.

Гриша не совсем понял, что мама хотела этим сказать, но понял, что простить она его не желает. От этого тоска опять выступила на глазах прозрачными лужицами.

— Но ведь в Библии написано, что надо прощать? — с замирающим сердцем обратился он к маме. От такого замечания мама сконфузилась и промолчала.

Несколько минут они шли молча, и Гриша все еще ждал ответа. Его папа, видный проповедник и учитель Слова Божьего, не мог проигнорировать этот вопрос, потому что нес полную ответственность за моральное и духовное состояние своего ребенка.

— Мы с мамой, конечно же, прощаем тебя, — спокойным тоном начал он.

У Гриши радостно заколотилось сердце: неужели его хоть раз пощадят?

— Ты абсолютно прав, Библия говорит нам об этом. Мы совсем не будем сердиться на тебя за твой нехороший поступок, но, несмотря на это, ты все же понесешь наказание.

— Почему? — мальчик обреченно посмотрел на строгое лицо папы.

— Потому, что так хочет Бог. Помнишь, мы совсем недавно читали библейский рассказ о том, как Давид провинился перед Богом и просил у Него прощения? Скажи мне, ты помнишь этот рассказ?

— Да, — ответил Гриша, все еще не понимая, к чему папа вспомнил эту историю.

— Простил ли Господь Давида?

Мальчик задумчиво почесал шею, но так и не смог вспомнить.

— Это было тогда, когда Давид против воли Господа посчитал людей в своем государстве. Когда Давид понял, что сделал плохо, он стал просить у Бога прощения. И Господь простил его. Ты помнишь, что было после этого?

— Помню, — задумчиво ответил Гриша.

— И что же ты помнишь?

— Много людей потом заболело и умерло.

Гриша обрадовался, что смог вспомнить эту историю.

— Господь простил Давида, но справедливость требовала, чтобы он был наказан, и Бог наказал его. Поэтому ты всегда должен помнить, что за всякое преступление или непослушание неминуемо придет наказание. Если этого не будет, все будут делать то, что захотят, и в мире будет царить зло.

До самого дома Гриша больше не проронил ни слова. Он, конечно, понимал все, что сказал ему папа, но это понимание ничуть не облегчало его положения и не улучшало настроения. Напротив, предвкушение неминуемого наказания черной тучей нависло над его сознанием и пугало своей неизбежностью. Он хорошо помнил все случаи домашних экзекуций, и от этих воспоминаний сосало под ложечкой, и дрожь пробегала по всему телу.

Дома папа и мама разделись и, не спеша, проделали все необходимые приготовления. Папа вытянул из брюк толстый кожаный ремень, а мама спокойно сняла с Гриши порванный им костюм и колготки. Когда папа уверенно взял Гришу за руку и потянул к себе, чтобы положить его на колени, ноги мальчика вдруг стали ватными и подкосились. Из груди вырвался крик отчаяния. Папа, видимо, неверно истолковал это падение сына и от этого еще больше разозлился. Он грубо кинул вяло сопротивляющееся тело себе на колени и широко замахнулся сложенным вдвое ремнем. Порка началась. Дом сотрясли хриплые крики. Мама, как обычно, удалилась в другую комнату, потому что не могла спокойно наблюдать такие сцены. Отец бил расчетливо и хладнокровно. «Усердие в этом деле тоже необходимо», — думал он, и его желанием было, чтобы порка не прошла даром, а надолго запомнилась его любимому сыну. Для этого он старался не превращать наказание в избиение и не слишком частил ремнем, а делал паузы между ударами, чтобы, как он считал, больше воздействовать на сознание ребенка.

Несколько минут, которые Грише показались вечностью, — и все закончилось. Задняя часть тела горела огнем и невыносимо пульсировала. Три порки за неделю — это слишком. Это понимал даже Гриша. Теперь надо будет вести себя хорошо, чтобы, не дай Бог, не провиниться в скором времени. Он думал так после каждого наказания, но всякий раз жизнь преподносила ему новые сюрпризы, и совершенно неожиданно он делал то, чего так боялся. В самый неподходящий момент его подводило любопытство, или он ронял что-то из рук, и это что-то либо разбивалось, либо разливалось, либо терялось. Иногда, в результате детской неловкости или нелепой случайности он становился измазанным с головы до ног, и все заканчивалось одним и тем же.