Цена спокойной жизни

Завершив собрание молитвой, пастор пригласил Софью на встречу с братьями. Она уже ждала этого, и так как долгое время готовилась, то не потеряла сознания от приглашения, однако поймала себя на мысли, что чувствует себя, как перед экзаменом: кажется, все знаешь, а коленки дрожат.

После окончания собрания Борис куда-то исчез. Софья хотела подойти и еще раз лично извиниться за происшедшее, но, не найдя его, обрадовалась, что он избавил ее от этого нелегкого объяснения.

Братья уже были готовы к разговору, Софья поняла это по тому гулу, который раздавался за дверью. «Мой вопрос обсуждают», — подумала она у самых дверей братской комнаты. Когда она постучала в дверь, шум сразу прекратился. В братскую она вошла вместе с Владимиром Никифоровичем.

Два десятка глаз хмуро смотрели на них. Надо отдать должное деревенскому пастору. Он держался уверенно и абсолютно спокойно, несмотря на то, что единственным знакомым для него человеком в этой комнате была Софья.

— Мир вам, братья, — спокойно сказал Владимир Никифорович и слегка поклонился.

Кое-кто в ответ робко кивнул, но никто не осмелился традиционно, по-братски поприветствовать вошедших.

— Здравствуй, Софья, — обратился к девушке пастор. — Вообще-то я приглашал на беседу только тебя, — с нескрываемой досадой в голосе сказал он, — но раз уж ты пришла не одна, то познакомь нас, будь добра.

От такого строгого приветствия девушка опешила.

— Я простой деревенский пастор, — пришел ей на помощь служитель, — зовут меня Владимиром, — и он опять приветливо улыбнулся, но его улыбка снова утонула в холодности и официальности.

— Чем мы можем быть вам полезны, пастор Владимир?

— Да вы не беспокойтесь, мне ничего от вас не нужно, — все так же улыбаясь, он отступил немного назад и пошутил: — Я просто буду представлять Софью в суде.

Шутка явно пришлась местному пастору не по вкусу, но он проглотил эту пилюлю и натянуто улыбнулся.

— Видимо, вы не совсем ясно себе представляете, для какого разговора мы пригласили сегодня Софью.

— Возможно, — кивнул головой тот.

— Так вот, как вы понимаете, для нас решение Софьи о расторжении помолвки было совершенно неожиданным. — Деревенский пастор от этих слов поморщился, как от зубной боли, но говорящий сделал вид, что не заметил этого. — И нашим естественным желанием было узнать мотивы такой перемены настроения.

Софья поняла, что теперь она должна что-то сказать:

— Вы же знаете, что я люблю другого человека.

Пастор тут же изменился в лице и как будто подобрел.

— Неверующего? — почти ласково произнес он и посмотрел на реакцию Владимира Никифоровича. Но тот стоял совершенно спокойно и казался безучастным к происходящему.

— Он оказался верующим, — робко пояснила девушка.

— Вот как? — с сомнением спросил второй дьякон.

— Это истинно так, — вновь вмешался Владимир Никифорович. — Я лично крестил его уже с десяток лет тому назад.

— Ну и что? — возмутился пастор. — Что из того, что верующий! Есть ведь элементарные нормы приличия, уважение к родителям, в конце концов. Опозорить прекрасного человека, разбить сердце матери... Ты ведь убежала из дома, если мне не изменяет память? Где же твоя девичья честь теперь? Где ты была целую неделю? Что могут говорить люди?

А ты не подумала, какое будет великое поношение на церковь, когда неверующие узнают об этом?

Подавленная, Софья стояла вся в слезах под градом сокрушительных вопросов, не смея поднять на людей свои прекрасные глаза. Деревенский пастор уже не улыбался. С каждым новым обвинением он хмурился все больше. Теперь он стоял и ждал, когда наступит его время говорить. И оно, конечно же, пришло. Когда братья сделали небольшую паузу для того, чтобы Софья обдумала заданные ей вопросы, он вступил в разговор.