Цена спокойной жизни

Вот уже подали трап. Молодые молча поднялись по ступеням, и прежде чем дверь за ними закрылась, помахали на прощание родным им людям и родной земле. Кто знает, вернутся ли они когда-нибудь на эту землю?

Сверкающий на солнце самолет медленно развернулся, набрал ход, оторвался от земли и вскоре скрылся за облаками.

Начиналась новая жизнь, но это уже совсем другая история.

Если не я, то кто?

Членское собрание затянулось. Успокаивая зал повелительным жестом, руководитель молодежи поднялся с места и обратился к присутствующим:

— У меня есть вопрос, касающийся, прежде всего, молодых членов церкви, которые имеют хотя бы небольшой опыт в личном евангелизме, — он сделал небольшую паузу, чтобы привлечь к себе внимание. — Есть одна семья наркоманов, которые уже многие годы страдают от известного недуга. Они уже несколько раз лечились, но всякий раз срывались и начинали снова. Они узнали о верующих в нашем городе и хотели бы познакомиться с ними. Видимо, эти люди серьезно решили покончить с вредной привычкой. Это прекрасная возможность послужить Богу, но существует одно серьезное обстоятельство, о котором я не имею права умалчивать. Дело в том, что глава семейства — рецидивист. Шестнадцать лет он отсидел за какие-то ужасные преступления, и поговаривают, что его послужной список не ограничивается только раскрытыми преступлениями.

Такой образ жизни довел его до крайности, к тому же он на особом учете у невропатолога. Я не знаю, насколько это правда, но говорят, что его настроение меняется, как ветер. И прежде чем вы пойдете к ним, я должен вас предупредить, что дело это весьма серьезное и требует искренности и полной отдачи. Мне нужна пара добровольцев, я вас запишу, а потом мы обговорим дальнейший план наших действий.

Он порылся во внутреннем кармане, достал записную книжку, карандаш и устремил взгляд в зал. Его глаза пробежали по рядам в поисках поднятых рук, но, по всей вероятности, их не было. Он снял очки и, прищурившись, стал тщательно протирать стекла, пытаясь тем самым дать людям время для размышлений, а возможно, просто для того, чтобы придать затянувшейся паузе какое-то объяснение.

Старый, совсем уже седой пастор скромно сидел в углу просторного зала и уныло поглядывал на пассивную массу христиан. Его мудрые старческие глаза еще не утратили зоркости, и поэтому он печально и строго рассматривал сейчас членов церкви. На первых скамьях, как обычно, сидели самые любопытные из женщин. На некоторых из них его цепкий взгляд на мгновение остановился. Это были три женщины средних лет, которые что-то оживленно обсуждали. Одна из них постоянно тыкала пухленьким пальцем в какую-то книгу и что-то ожесточенно доказывала двум другим. Те в свою очередь никак не хотели с ней согласиться, чем вызывали ее «праведный» гнев. Ясно было одно, этим христианкам сейчас не до рецидивиста-наркомана.

За ними, чуть выше, шла прослойка старых закаленных членов, которые представляли собой тот самый мужской «костяк», который так часто именуется в церквах «братским советом». Некоторые из них скромно читали Писание, всем своим видом показывая, что данный вопрос не в их компетенции и касается их только отчасти, как возможная молитвенная нужда и не больше. Другие, хотя и не читали на данный момент, но сидели чинно и благопристойно, изредка довольно сдержанно переговариваясь и сохраняя на лицах степенное выражение, своим отсутствующим взглядом давая понять всякому, что у них и так достаточно общественных нагрузок. Пастор чуть дольше задержал взгляд на этой прослойке, но, поняв, что отклика тут ждать не приходится, направил свой взор далее по рядам.

Далее сидели самые инертные люди — десятка два милых старушек, большая часть из которых не в состоянии была сколько-нибудь хорошо понять сущности вопроса, а другая часть вообще не расслышала его.

Пастор окинул взглядом галерку, и чело его осияла надежда. Он не в силах был проникнуть так далеко уставшими от жизни глазами, но знал, что там расположилась надежда церкви — молодежь. Он не мог видеть, были ли там горящие глаза, были ли поднятые в непреодолимом желании послужить для Господа руки, были ли достаточно преданные сердца, но еще мог надеяться.

Руководитель молодежи окончил процедуру протирания очков и, водрузив их на нос с горбинкой, всмотрелся в дальние ряды. Несколько мгновений его лицо еще сохраняло бодрость, но потом уголки губ вдруг опустились, и он с грустью спросил:

— Так что? Неужели сегодня нет желающих послужить Богу?

Эти слова громом пронеслись по залу и, подобно пощечине, хлестнули трепетную совесть христианина. Особенно сильно почувствовал это пастор. Перед его глазами поплыли картины пятидесятилетней давности...

— Гражданин, старший лейтенант, — молодой человек замялся и робко переступил с ноги на ногу. — Поймите меня правильно, я ничего не имею против закона, но принимать присягу не буду.

Начальник прекратил запись в журнале и поднял на юношу удивленный и одновременно суровый взгляд.

— Почему? — хрипло и довольно громко спросил он.