Церковная история

Историки еще не рассказывали, как изгнан был Несторий, что потом с ним происходило, как он отошел из этой жизни и какое воздаяние получил за свое богохульство. Может быть, сведение об этом и исчезло бы; может быть, оно совершенно изгладилось бы и погибло от времени, и мы даже по слуху не знали бы о том: если бы я случайно не напал на книгу Нестория, заключающую в себе сказания о судьбе его. Сам отец богохульства, Несторий, построивший здание не на положенном основании, а на песке, — от чего оно, по словам притчи Господа, скоро разрушилось, — защищая свое богохульство против обвинителей, что он незаконно делает нововведения и несправедливо требует Собора в Ефесе, между прочим пишет так: «я впутался в это по совершенной необходимости, когда святая Церковь разделилась, и одни говорили, что Марию должно называть человекородительницею, а другие, — что Богородительницею. Дабы, говорит, не погрешить в одном из двух, то есть, дабы бессмертного не присоединить (к смертному), либо, привязав к себе одну партию, не потерять другой, я придумал называть ее Христородицею»[70]. Замечается также, что Феодосий, по благоволению к нему, сперва не утвердил его низложения, а потом, когда из Ефеса, по просьбе самого Нестория, прислано было к Феодосию несколько епископов с той и другой стороны, он получил позволение возвратиться в свой монастырь, лежащий ныне пред вратами Феополиса (Антиохии), и Несторием не поименованный. Впрочем это был, говорят, монастырь Евпрепия, который, как известно, в самом деле лежит пред Феополисом, в расстоянии от него не более, как на две стадии[71]. Несторий, по собственным его словам, провел там четыре года и пользовался всякими почестями и уважением; но потом, согласно с указом Феодосия, сослан в местечко, называемое Оазис[72][73]. О главном здесь однакож умалчивается: то есть, и живя там, он не оставлял своего богохульства; так что предстоятель Антиохии Иоанн должен был донести о том царю, вследствие чего Несторий осужден был на вечное заточение. Написал он и другое сочинение в разговорной форме. В этом сочннении, посвященном какому-то египтянину, содержится описание его изгнания в Оазис, и говорится об этом обширно. А какое, не скрывшись от всевидящего ока, получил он наказание за богохульство, которым бременел, можно осведомиться из другого его послания, писанного им к фиваидскому префекту. Из него явствует, что, так как Несторий не получил должного отмщения, то постигший его суд Божий назначил ему самое жалкое из всех бедствий — плен. Но поелику он должен был испытать еще большее наказание; то державшие его в плену, Блеммийцы[74] дали ему свободу, а Феодосий своим указом позволил ему возвратиться в отечество. Узнав об этом, он переходил из места в место по границам Фиваиды и, быв прибит к земле, получил конец, достойный прежней своей жизни, — как второй Арий, самою своею гибелью показал и определил, какое воздаяние получат хулители Христа[75]. Оба они почти одинаково хулили Его: один называл тварию, а другой человеком. На жалобу Нестория, будто акты в Ефесе составлены были не по надлежащему, и будто это сделано происками и беззаконным нововведением Кирилла, я охотно сказал бы: отчего же он, не смотря на расположение к себе Феодосия, был сослан им, и, не видя от него никакой пощады, толикократно подвергался его приговорам, пока так горестно не окончил здешней жизни? Или, чем опять назвать это, как не судом Божиим, выразившимся в суде Кирилла и его иереев, что ныне, когда оба они приложились к умершим, и когда, по словам одного языческого мудреца[76], не состоящий на лицо беспрепятственно пользуется благорасположением, — один осуждается, как хульник и богоборец, а другой воспевается и прославляется, как громогласный проповедник и великий защитник правых догматов? — Но чтобы не обвиняли нас во лжи, заставим говорить об этом самого Нестория. Прочитай же нам нечто слово в слово из твоего послания, которое ты писал к префекту фиваидскому. «По поводу недавно родившихся в Ефесе вопросов касательно святейшей веры, говорит он, мы, повинуясь царскому определению, живем в Оазисе или Ибисе». — Потом сказав кое о чем, прибавляет: «когда упомянутый город, варварским пленением, огнем и убийствами был стерт (с лица земли); а мы, не знаю — по какой-то нечаянной жалости к нам, были отпущены Варварами, которые даже пугали нас грозными представлениями, убеждая скорее уходить из той страны и говоря, что вслед за ними займут ее Мазы[77]; тогда мы пришли в Фиваиду, в сопровождении других пленников, которых Варвары, — не могу сказать, чем возбуждались они к состраданию, — присоединили к нам. Эти пленники потом разошлись, кто куда желал; мы же вступили в Панополис, и явились городскому правительству, боясь, чтобы нашего плена кто-либо не почел выдумкою и не стал обвинять нас в побеге, либо в ином каком роде преступления, потому что злоба на клеветы весьма изобретательна. Итак, просим ваше величие позаботиться о нашем пленничестве, как предписывают это законы, — и впавшего в несчастие пленника не предавать злонамеренности людей, чтобы не родилась и не перешла во все будущие поколения мысль, что лучше оставаться пленником между Варварами, чем искать убежища в римской империи». — Потом он с клятвою умолял префекта: «донести о нашем прибытии сюда из Оазиса, последовавшем за освобождением нас из плена, чтобы касательно нас состоялось опять какое-либо, угодное Богу определение». Тоже видно и из второго его послания к тому же самому лицу. «Примешь ли ты это, как дружеское письмо от нас к твоему велелепию, или как убеждение отца, обращенное к сыну: во всяком случае прошу тебя выслушать терпеливо повесть о многом, что описано нами, сколько было возможно, короче. Недавно толпа Номадов сделала набег на Оазис, или Ибис, — и он исчез». Потом ниже: «но когда это произошло, не знаю, по какому побуждению, или на каком основании действовало твое велелепие, что из Папополиса я послан был с варварскими воинами в Элефантиву, на границы фиваидской области, и влечен туда, как сказано, военным отрядом; прошедши же большую половину пути, опять получил написанное повеление твоего мужества возвратиться в Панополис, измученные трудами такого путешествия, с больным и дряхлым от старости телом, натерши руку и бок, мы, едва дышащие, пришли опять в Папополпс. Но и тут не перестали еще поражать нас жестокие припадки страданий, как уже прилетело к нам другое, писанное повеление твоего мужества, и снова повело нас из Панополиса в его округ. Здесь, по крайней мере, думали мы, остановимся и касательно себя будем ожидать определения непобедимых царей, как вдруг безжалостно назначена нам иная, уже четвертая ссылка». — И немного ниже: «так прошу тебя удовольствоваться тем, что сделано, — удовольствоваться назначением стольких ссылок для одного тела, и позволить — смиренно прошу — к доношению твоего велелепия присоединить свое показание также нам, чрез которых непобедимые цари должны были знать истину. Это мы советуем тебе, как отец сыну. Если же и теперь прогневаешся, как прежде; то делай, что тебе кажстся, это будет значить, что никакая причина не сильнее кажущегося». Так-то и в самых письмах Несторий бьет и наступает руками и ногами, хуля царствование и правительство, и не вразумляясь тем, что терпел. От одного, описывавшего последнее время его жизни, я слышал, что язык его источен был червями, и что чрез это он отошел к большим и вечным мучениям.