Цвет жизни

– Хорошо. Будем считать, что интересно… Так… А вот скажи-ка нам что-нибудь по-английски! – потребовал сталевар таким тоном, словно был знатоком этого языка.

Но когда Виктор произнес несколько никому не понятных, с какими-то странными звуками фраз, все невольно рассмеялись.

– Точно, знает! Я по радио так слышал! – подтвердил Мещерин.

– Я тоже умел на фронте так разговаривать, на немецком. С гитлеровцами… – В глазах Плетнева запрыгали веселые огоньки. – Они, правда, понимали у меня только два слова: «Хенде хох!» И быстренько поднимали руки вверх!..

Подошло время начинать плавку. Все поднялись и направились в цех. Быстро завалили шихтой огромную мартеновскую печь. Загудели форсунки, взметывая в печи ураганы ослепительного пламени. Железный лом и чугунные чушки зарозовели, стали плавиться. И вот уже зашевелилось, а потом забурлило озеро металла…

Хорошо потрудилась в эту ночь бригада Плетнева. Но, пожалуй, больше других старался Виктор. И выносливый Горобцов, и Мещерин порой отходили освежиться к гудевшему на весь цех вентилятору, а голубоглазый подручный оставался у печи: выправлял и подготавливал инструмент, убирал рабочую площадку. В конце смены, глядя на сверкающий огнепад металла, с гулом хлынувший в огромный стотонный ковш, придвинутый к печи гигантским краном, сталевар обратился к подручным:

– Ну как?

– Хорошая плавочка получилась! – будто сговорившись, ответили разом Мещерин и Горобцов.

– А ты что задумался? – улыбнулся Плетнев Виктору. – Сочиняешь рапорт своей кареглазой? На английском?

Катков не ответил. Немного поразмыслил о чем-то своем и тоном простачка спросил:

– Архип Иванович, а ваша дочка старшая в какой школе учится?

– Одна в поселке десятилетка. А ты к чему это?

– В нашей?! – с нарочитым удивлением воскликнул паренек. – Так вот, в этой школе изучают английский язык. Я там получаю консультации. Сейчас вот напишу несколько предложений, а вы дадите дочке прочитать. Она вам и скажет, неплохо я владею английским или так себе…

Предложение показалось бригаде разумным.

Уже выходя из проходной завода, Архип Иванович встретил лаборанта Морева. Вспомнив, что тот знает иностранные языки, Плетнев остановил его:

– Анатолий Георгиевич, будьте добры, посмотрите, на каком это языке написано? Арабский, германский? Или, может, на каком-нибудь марсианском депешу прислали мне.

Пожилой лаборант достал очки, взял в руки листок. Прочитал один раз, потом другой раз и улыбнулся:

– Над вами, товарищ Плетнев, по-видимому, пошутили.

– А что там написано? – У сталевара екнуло сердце, ему стало как-то не по себе.

Морев не спеша перевел:

– «Здравствуй, Света!»

– Это он Светланке пишет? – поперхнувшись, прошептал сталевар.

– Да, Светлане, – подтвердил лаборант и стал переводить дальше: – «Сегодня, продолжая стоять на вахте мира, мы добились нового рекорда. Сталь получилась такой же крепкой, как и наша дружба. Воспользовался возможностью, чтобы побыстрее порадовать тебя. Виктор».

Архип Иванович провел ладонью по вспотевшему вдруг лицу:

– Да… пошутили…

Он взял бумажку, неуверенно сунул ее в карман и, забыв поблагодарить лаборанта, поспешил домой.

Было светлое утро. Вокруг завода цвели акации. Серебром искрилась река. Над городом поднималось великолепное солнце. Будто там, в огромной голубой печи, плавилась самая высшая марка стали. Но сталевар ничего этого не замечал. Так велико было его смятение.

«Вот и поставил меня в известность!» – думал он, все еще не зная, радоваться ему или негодовать. Хорошим во всей этой истории было то, что дружила Светлана с умным, деловым пареньком. Он-то, Плетнев, в эти годы только читать научился, а Виктор года через два-три, глядишь, мастером станет. А потом и до начальника цеха дойдет. Да и Светланка не отстанет от него.

– Ну и пусть встречаются, пусть изучают английский! – облегченно вздохнул Архип Иванович и представил себе, как зарумянится Светлана, когда он сделает ей точный перевод этой записки.

1954

Красивая

Три года прошло с тех пор, как последний раз пожимал я сильную, узловатую руку Байкена Каирбаева. А недавно газетные дела снова забросили меня в Заволжье. Закончил все неотложные дела, и вместе с Семеном Гладилиным – к Байкену, в «Красный лиман».

Вечером мы уже сидели в доме чабана. Хозяин угощал нас отменным бешбармаком. В пиалах дымился крепкий чай. Вдоволь было и пенистого кумыса.

Достаток в семье чабана. Койки под кружевными покрывалами. На стенах репродукции, все больше с третьяковских сокровищ. Классиков теснят на книжной полке новинки. Вот тебе и чабан!

Встретила нас дочка Байкена – Менслу. Ее мальчишеское лицо дружило и с ветром и с солнцем. Зато глаза лукавые, девичьи. Неспроста, видимо, Семен увязался за мной к Байкену… Еще по дороге Сема успел рассекретить «каирбаевскую эпопею», как он шутливо озаглавил свой рассказ. Все началось с трудового достижения: чабан выходил от каждой сотни овцематок по сто десять ягнят и настриг со своих мериносов тридцать центнеров шерсти. Вот и порекомендовал райком правлению «Красного лимана» построить Байкену хороший дом.