Цвет жизни

– Какому же ремеслу Захарий вас обучал? – любопытствовал Павлик.

– Ремеслу? Кхе… Дьячок он был. Букварь по-церковному долбили, какая есть буква «ижица», а какая «глаголь». Писать учили. Да еще как бога бояться да царя почитать. Вот и все науки…

Смешно стало Павлику, и он спросил:

– А циркуль или, скажем, призму ты делал?

– Призму? Это какую призму? Тогда они были без надобности…

– Эх… Надо было мухе и тебя укусить… – засмеялся Павлик и побежал в столовую.

Дровокол, посмотрев на дверь, за которой скрылся ученик, вздохнул:

– Другой бы раз пожить…

Наконец последняя группа закончила обед. Павлик нетерпеливо ходил по коридору. Прошло еще несколько минут ожидания. Наконец показалась тетя Даша. Павлик спрятался за выступом стены и стал наблюдать. Сильнее застучало, забилось его сердечко. И как только тетя Даша скрылась за поворотом лестницы, мальчик бросился за ней.

Как он бежал!.. Вот остановился и, затаив дыхание, стал следить за тетей Дашей с верхних ступенек лестницы. Она стояла около витрины и рассматривала изделия учащихся.

В воскресенье Павлик снова пойдет к тете Даше и, конечно, найдет у нее если не испорченный замок, то репродуктор, который нужно будет наладить. Так думал он, подкрадываясь к Дарье Никифоровне.

– Вот мой ключ, – сказал он, внезапно появившись перед ней. Дарья вздрогнула, потом взяла Павлика за плечи, привлекла к себе, погладила по голове и сказала, как говорят матери, радуясь успехам своих детей:

– Мастерок ты мой ненаглядный!..

1949

Приданое

Тяжелые низкие тучи разом накрыли белую степь. В тревожном сумраке крупными хлопьями повалил снег. Длинная приземистая овчарня словно отодвинулась в глубь степи и была теперь еле различима в липком, отрывисто пляшущем снегопаде.

Обив с валенок снег и стряхнув его с ушанки и воротника, Авдеич вошел в натопленную хату, торопливо щурясь, обежал взглядом комнату. Жена, полная, рослая старуха, засучив рукава, хлопотала около пышущей плиты, заставленной кастрюлями и чугунками. А в переднем углу рядом с лаково поблескивающим приемником сидела девушка – с виду худенькая, но крепкая, с чуть раскосыми черными глазами. Она проворно латала ватник, порванный, видно, бодливым бараном, и слушала музыку.

– Наташка, собирайся, за кормом поедем, – сказал Авдеич, глядя немного в сторону.

И жена, и девушка удивленно вскинули вопрошающие глаза.

– Да ты что?.. На ночь-то глядя?.. Что за нужда в круговерть такую?.. Или дня не будет?! – напустилась на Авдеича старуха.

– Раз…зве не всё сено перевезли-то?.. – недоуменно, с легким казахским акцентом спросила Наташа. «Ты, верно, шутишь, дяденька…» – весело говорил ее пытливый взгляд.

– Собирайся, собирайся… Один стожок еще остался… У Глубокой балки, – как бы оправдываясь, сказал Авдеич. – Надо и его перевезти… А то разойдется буран – и дороги туда не сыщешь… Немного там… Возков пять будет.

– Вот завтра стихнет, глядишь, погода, уляжется, тогда и поедете. Куда нынче-то несет тебя?..

Авдеич сурово поглядел на старуху: что, мол, встреваешь не в свое дело. И недовольно заворчал:

– Научишь ты!.. Приедем завтра, а стожка и след простыл. Ищи-свищи тогда!..

– Да куды он денется?..

– Туды!.. Увезут… В такую вот муть только промышлять… Одна вьюга увидит, никому не доложит и следы позаметет… – загадочно изрек Авдеич.

Наташа работала со старым чабаном не так давно, но уже порядком узнала его. Чего-чего, а спорить с ним бесполезно. Что надумал, то и сделает. Поэтому она отложила шитье, молча встала, прошла к стене, где горой висела одежда. Не спеша надела стеганые ватные штаны, легко влезла в просторный шубняк, натянула шапку-ушанку. И стала похожа на разбитного степного казачка.

Запрячь решили две пары пестрых круторогих быков. Авдеич лишний раз проверил упряжь, получше осмотрел сани и возы, и они тронулись в заволоченную, метавшуюся снежными вихрями степь…

Дорога была в переметах. Рыдваны раскачивались, опасливо кренились на снежных гребнях и легко скатывались в ухабы. Авдеич правил первыми быками. Наташины шли следом, не отставая ни на шаг, как бы понимая, что в такую погоду лучше держаться вместе.

Подставив ветру спину и втянув головенку в высокий воротник шубняка, девушка под шум метели опять перебирала в памяти свое, далекое… В последнее время, когда и у нее вдруг появился жених, она вспоминала детское прошлое всё охотнее, хотя и с неизменной грустью… Жалея, что рядом нет отца-матери или хотя бы кого-то из родных…

Когда-то ее отец служил обходчиком на железной дороге в этих степях. Помнит она: был похожий вьюжистый ветер… На разъезде стоял тяжело груженный военный эшелон. Такие длинные составы шли к осажденному Сталинграду один за другим…

Вот оно, незабыто стоит перед глазами, будто вчера это было.

…Она на крыльце железнодорожного домика… Глядит на вагоны, на солдат, торопливо бегающих по путям… И вдруг стрельба, взрывы… Хриплый огонь, охватывающий вагоны, деревья… Ухая, бьют с платформ зенитные пушки… А потом – рёв падающего прямо на эшелон горящего самолета… И самый последний черный взрыв…